Каждый день без устали Иван бродил по родному городу и повсюду видел одно и то же: слезы и стоны проторговавшихся и восторженные вопли победителей, сорвавших дневной куш. Все было точно по Герману: пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу. Между двумя основными категориями московского населения – жуликами-везунчиками и жуликами-банкротами – иногда выныривали промежуточные фигуры: азартного, полупьяного нищего с протянутой рукой да нервного обывателя, промышляющего неизвестно чем, крадущегося вдоль домов зябкой походкой и напоминающего своими повадками кладбищенского вора. Еще много шастало по улицам взвинченных, нарядно одетых женщин разного возраста, у которых, у всех без исключения, было написано на лицах одно нестерпимое желание: дай доллар, прохожий, а уж я дам тебе все остальное. Куда повымело с улиц нормальных обыкновенных людей, прежде так густо населявших Москву, догадаться было невозможно, и это была тайна, которая его довольно сильно занимала.
В одном из подземных переходов он купил любимую президентом газетку "Московский комсомолец", наскоро ее пролистал и сразу наткнулся на заметку, которая в общем-то косвенно приоткрывала тайну исчезновения из столицы нормальных людей. Заметка игриво называлась "Выпал из гнезда" и рассказывала о пожилом господине, который от недоедания и ужаса текущих дней еле добрался до окна и сиганул с шестого этажа на мокрый асфальт.
Тут к Ивану приблизилась девочка лет двенадцати, в опрятном школьном фартучке, тронула его за рукав и пропищала прокуренным детским голоском:
– Дяденька, у вас не найдется двести рублей?
– Может, и найдется. А зачем тебе?
Кроха озорно подмигнула:
– Дедушке капли купить, зачем же еще. Но если вы хотите развлечься, это обойдется дороже.
– Как это развлечься? – удивился Иван, хотя мог бы догадаться без глупых вопросов.
Кроха оглянулась по сторонам:
– Можем пойти ко мне, я ведь недалеко живу.
– Сколько же стоят твои развлечения?
– Вы такой красивый. Десять долларов меня устроят.
– А если отведу тебя в милицию?
Девочка отшатнулась, скривила губы:
– Нет, дяденька, не отведете.
– Почему?
– Вы же добрый, я вижу.
Обескураженный этой встречей, Иван, как во сне, проехал пять остановок на троллейбусе до ларька, где работал его недавний однокашник и друг Дема Смирнов. Его впустили в палатку, усадили на стул и сунули в руки банку немецкого пива. Кроме Демы, тут управлялся еще один смуглоликий паренек лет двадцати двух, а у стеночки прямо на полу кемарила девица в растрепанном обличье, как бы приготовленная на выставку нижнего дамского белья.
– Знакомься, – сказал Дема. – Это Рувимчик, он из Мелитополя. А это Нинка, она скоро очухается. Немного забалдела натощак. Ну как, надумал?
– Чего надумал?
– Вот, – сказал Дема Рувимчику. – Был человек человеком, а стал как пидер малахольный. Последний раз говорю, Ванек, вступай в долю, и завтра же открываемся на Краснопресненской. Или я контачу с другим пацаном.
– А бабки у него есть? – спросил Рувимчик.
– В том-то и дело. У него бабок, как у нас с тобой гороха. Плюс такая крыша, которая нам и не снилась.
– Про крышу откуда взял? – второй раз за утро удивился Иван, но тут же сообразил, что Дема последние полгода тайно ухлестывал за Леночкой Савицкой, вот она ему, видно, что-то такое и наплела.
– Жри пиво, конспиратор, – развеселился Дема. – На размышление даю еще сутки. Думай.
– А чего думать? – вступил Рувимчик. – Навар без булды. Четыреста процентов гарантирую.
– Рувимчик знает, что говорит, – пояснил Дема. – Он в этом бизнесе с колыбели.
– В каком бизнесе?
Дема покосился на спящую красавицу.
– "Травка", чудак. При этом без всяких приколов.
Напрямую.
– Круто, – кивнул Иван; – Но я – пас.
– Слабо, что ли?
Иван поднял на него холодный взгляд, и старый кореш нервно хихикнул:
– Шутю, шутю! Не хочешь, не надо. Пацанов хватает нуждающихся.
Закопошилась девица на полу, отворила пустые подрисованные глаза:
– Мальчики, помираю. Дайте глоточек.
Рувимчик, не глядя, протянул ей открытую бутылку портвейна. Девица запрокинула голову и жадно забулькала. Снаружи возник покупатель и попросил две пачки "Кэмела". Первый покупатель за полчаса. Это была еще одна из маленьких тайн рынка, неразгаданная Иваном.
Откуда бралась прибыль в "комках" при таком спросе?
Девица, утерев рот ладошкой, капризно протянула:
– Где же моя юбка? Эй, кобели! Куда дели юбку?
Дема деловито поинтересовался у однокашника:
– Не хочешь с утра разговеться? Очень полезно для здоровья.
– Черт поганый! – завопила девица. – Ты чего за меня распоряжаешься?! Ты что, меня купил?
Рувимчик сказал примирительно:
– Не надо шуметь, Ниночка. Люди мимо ходят, чего подумают. Мы же тебе дали пятьдесят штук, разве мало?
– За пятьдесят штук, – злобно прошипела Ниночка, – кобылу трахай в своем Мелитополе, чурка вонючая! А я…
Досказать не успела, потому что Рувимчик с короткого взмаха вмазал ей ребром ладони по губам. Иван отставил пиво и со словами: "Как-то у вас душно, братцы!" выскользнул из палатки. Не успел прикурить, следом вылетела Ниночка с юбкой в руке и с окровавленным ртом. Иван загородил ее от прохожих, пока она одевалась, и дал платок, чтобы вытерла кровь. Пошли рядом по набережной. Девушка то и дело спотыкалась и хватала Ивана за локоть.
– Тебя как зовут?
– Иван.
– Слушай, давай выпьем где-нибудь, а то меня всю трясет.
По пути как раз попался шалманчик, в котором подавали горячие сосиски, а также пиво и коньяк. Столики на открытом воздухе.
– Учти, я угощаю, – предупредила Нина.
– Да мне ничего не надо. Посижу с тобой просто так.
Он донес до столика коньяк, пиво и сосиски. Кроме них, клиентов не было.
После коньяка Нина действительно немного успокоилась, а то ее колотило как в лихорадке. Лицо у нее было нежное, симпатичное, с задорным прищуром, но чересчур озабоченное. Обыкновенно Иван сторонился припадочных девах, сшивающихся в "комках".
– Какие ублюдки, да?! – сказала Нина. – Ты тоже с ними заодно?
– Я сам по себе.
– Знаешь, почему я к тебе потянулась?
