Книга Ужас в городе, страница 72. Автор книги Анатолий Афанасьев

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ужас в городе»

Cтраница 72

Иван Иванович, решив что-то про себя, приблизился к Егорке и пальцем уколол его отекший лоб, будто дырочку просверлил.

– Ишь как разукрасили… А ведь это только начало.

Давай поговорим, как мужчина с мужчиной. Подумай, ради чего страдать и подыхать. Образованный, смышленый парень, и характер у тебя есть, вижу. Попробуй рассуждать здраво. Общак, который стережет Питон, принадлежит вовсе не ему. Но это даже не важно. Там добра, я думаю, на миллионы и миллионы. Старик не сможет ими распорядиться, даже если бы захотел. Ему они просто не нужны, но он не отдаст ни копейки, потому что злоба его душит. Как же, его поезд давно ушел, он стар, немощен, а кто-то будет на эти денежки пировать и наслаждаться жизнью. Так он примерно судит. Он же примитив, осколок эпохи, все его подельщики давно в землю зарыты, и ему недолго осталось. Это его и бесит… Наверное, ты думаешь, Егор, когда старая сволочь откинет копыта, все богатство перейдет к тебе. Ошибаешься, малыш. Так не бывает. Тебе кажется, вы в лесу схоронились и никто про вас не ведает. Это не так. За вами десятки глаз наблюдают. С самой малой побрякушкой ты дальше Угорья живым не уйдешь… И опять же, не это главное. Питон не поймет, а ты должен. Россия давно не та, в какой он привык воровать. В ней все цветет, все подымается на свежей почве, и люди здоровеют душой и телом. Рынок – вот новая живая кровь страны. Не в том, конечно, толковании, что все купи-продай, а в высшем, философском смысле.

Егорка невольно увлекся неожиданным поворотом допроса, мысль его бодрствовала.

– В чем же этот смысл?

– Ага, зацепило… В том, дорогой мой, что частная собственность священна и неприкосновенна. Это первое.

И второе: каждый индивид имеет право на выбор судьбы, никто ему не указ. Упрешься – останешься со стариком и сдохнешь. Пойдешь со мной, покажу, как жить по-людски. Ты еще не представляешь, какая может быть прекрасная жизнь у богатого человека в свободном обществе.

– У вас какая-то путаница в голове, – возразил Егорка. – Если человек имеет право выбора, то почему вы хотите меня убить? Здесь неувязка.

– Борьба, малыш, – грустно ответил пахан. – Это борьба. Сейчас острый период. Не могу позволить, чтобы такой огромный капитал лежал мертвый. Деньги должны работать, приносить пользу. Лично мне они не нужны. Тут дело принципа.

– Вы сказали, общак принадлежит не Жакину. Допустим, клад существует. Так ведь он и не ваш. Почему вы хотите его присвоить?

– Третье правило рыночных отношений, – совсем уж с трагической миной объяснил Спиркин. – Прав тот, за кем сила и власть. Когда власть была у красножопых, вспомни, они нам дышать не давали. А по мне, всякий клоп ползи, куда хочешь. Только на дороге не попадайся.

Раздавлю. Что мое, то мое, будь добр, отдай, не греши.

– Но это же не ваше?

– А чье?! – торжествующий вопрос гулко завис в воздухе, и Егорка промедлил с ответом. Понял, что в полемике ему с паханом не совладать, смиренно произнес:

– Вы меня убедили, Иван Иванович, согласен.

– На что согласен?

– Прокрадусь незаметно, пока Жакин спит, заберу триста рублей.

Иван Иванович кликнул подручных. Вбежали двое громил, подняли Егорку вместе со стулом и отволокли в подсобку. Здесь было тем удобно, что никакой мебели, стены в клеящихся обоях и на полу линолеум. Сперва Егорку избивали двое, потом к ним добавились еще трое, и в подсобке стало не развернуться. Били кулаками, железными прутами, каблуками, каучуковыми дубинками, а с опозданием подоспевший Микрон решил, что непременно размозжит гадюке голову оцинкованной кастрюлей, но его остановили. Старший, кто руководил экзекуцией, раздраженно заметил: "Не ведено пока мочить, или ты без понятия?"

– Он мне ногу прострелил, ногу прострелил, сучара! – завопил Микрон, но товарищи вытолкали его из подсобки вместе с красивой двуручной кастрюлей и тем самым спасли Егорке жизнь.

Впрочем, метелили его как-то без азарта. Когда он по-настоящему вырубился, отвязали от стула, облили ушатом ледяной воды, прислонили к стене, и кто-то сердобольный сунул ему в зубы зажженную сигарету, правда, горящим концом. Егорка ее тут же выплюнул.

Старший, видно, справедливый и аккуратный мужик, попенял:

– Чего ты, паренек, кобенишься зря? Все равно тебя Спиркин сломает. Нам только лишние труды. Отдай, чего просит, и дело с концом.

Егорка ответил с обидой: "Я отдаю, он сам не берет".

Но, может, почудилось, что сказал: к тому времени он превратился в сплошной кровоточащий рубец, и слова не просачивались сквозь разбитую гортань.

Немного отдохнув, бойцы снова принялись отрабатывать рукопашные приемчики, то ставя Егорку на ноги, то сшибая на пол, как резиновую чушку, и в конце концов, после какого-то изощренного удара кастетом в живот, его оробевшая душа взметнулась так высоко, или, напротив, запряталась в сокровенный кровяной сосудик так глубоко, что больше не отзывалась на внешние сигналы.

…Ожил впотьмах на кровати – рядом лежала Ирина.

Еще прежде, чем произвести ревизию в организме, он угадал, что это она. Теплый, знакомый запах земляничного мыла проник ему в ноздри. В отдалении (в первую секунду показалось, за километр) светился желтый ночник, как око волка, устремленное на добычу. Укрыты они были одним худым шерстяным одеяльцем, под головой, вместо подушки, свернутый ватник. Через несколько мгновений он осознал, что остался живой, что сейчас ночь и что все не так уж худо, как вначале.

– Чего ты добился? – сказала Ирина. – Гордец несчастный!

– Ты разве не спишь?

Ирина лежала к нему боком, подперев голову кулачком. Он видел, что это она, но как бы не вполне этому верил.

– Завтра тебя убьют. И меня тоже, – сообщила она, как о незначительной подробности.

– Тебя-то за что?

– За все хорошее.

– И что предлагаешь?

– Ничего.

Ответ поразил его своей безнадежностью и какой-то глубокой искренностью. Она это все-таки или не она?

Вздохнув, он пошевелился. Внешне это никак не проявилось. Волевым усилием он послал импульс от пяток к коленям, потом к животу – и выше, выше, до самой макушки. Тело чувствовало боль: маленькая, но радость.

– Жакин живой? – спросил он.

– В лес ушел. Гирей предупредил… Зря ты плохо обо мне подумал, Егорка.

– Правда'?

– Я вас не сдавала. Я к вам привыкла, хоть вы и чудики. Мне тебя жальче, чем себя. Ты ведь по возрасту совсем мальчик, жить бы и жить.

Егорке не хотелось с ней разговаривать и не хотелось, чтобы она лежала рядом. От ее вечного заунывного вранья его замутило. Если бы она их не сдала, то ушла бы вместе с Жакиным. Но она не ушла.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация