— Знаешь, — сказал алхимик, закрывая за собой калитку. — А я ведь думал провернуть с ним еще пару дел. Теперь он вряд ли согласится.
Сигмон пожал плечами.
— Не люблю магов, — бросил он.
— Я заметил, — отозвался алхимик. — Их вообще мало кто любит. И знаешь, что еще?
— Что?
— Мне нравится, как ты ведешь дела.
Сигмон снова пожал плечами, развернулся и зашагал в сторону Университета. Рон поправил сумку с записями Леггера и поспешил вслед за другом.
Казалось, что рассвет никогда не придет в Гаррен. Серое утро украло весь город, сунуло его в сизый карман сырой пелены и затаилось. Сигмону чудилось, что еще миг — и из туч повалит снег. Но бледные лучи осеннего солнца собрались с силами и разогнали туман, вернув город на прежнее место. Вскоре на улицах появились первые прохожие, а когда друзья добрались до «Жабы на вертеле», город окончательно проснулся. На площади перед таверной потихоньку собирались уличные торговцы. Они обменивались приветствиями, раскладывали маленькие столики и перебирали товар. Прибавилось и прохожих: в сторону Университета тянулся ручеек из заспанных горожан, и с каждой минутой он становился все полноводнее. В большинстве это были торговцы и наемные слуги, спешившие на работу, сами студиозы жили рядом с местом учебы.
— Вот видишь, — сказал Рон, когда они ступили на серую брусчатку площади, — все обошлось. Стражники нам так и не встретились, бумаги у тебя, и мы готовы покинуть город.
— Все равно, что-то здесь не так, — отозвался тан. — Мне немного не по себе. Где записки Леггера?
Алхимик похлопал по сумке, что висела у него на плече. Сигмон протянул руку, и Рон без возражений скинул ее с плеча, хотя в ней оставались и его веши.
— Вот что, — сказал тан, накидывая ремень на плечо. — Иди на конюшню и выводи лошадей. Жди меня у самого входа в таверну.
— А ты?
— Пойду рассчитаюсь с хозяином заведения. За комнату я уплатил на два дня вперед, но задолжал за еду.
— Сигмон! Плюнь на это дело! Пойдем сразу на конюшню, заберемся в седла и сбежим из города прямо сейчас.
— Нет. — Тан покачал головой. — Нужно расплатиться. Это долг.
— Перестань, ну что ты, в самом деле! Только что ограбил несчастного старика и беспокоишься о паре монет!
— Не такой уж он и несчастный, — отозвался тан. — К тому же я оставил ему сотню монет.
Он взглянул на друга, в его светлые эльфийские глаза, и увидел в них лишь обиду и непонимание.
— Там, — сказал он тихо, — в номере, лежит кошель с полусотней золотых. Я не взял их с собой. Только сотню и ту мелочь, что была под рукой.
— Проклятье! Я, пожалуй, погорячился, когда сказал, что ты набрался ума.
— Иди! — Сигмон подтолкнул алхимика в спину. — Давай, выводи скакунов. Я быстро.
Рон вздохнул и поплелся за угол — вход на конюшню располагался с другой стороны здания. Хозяин заведения поступил разумно, не разрешив испортить фасад таверны видом конюшни. В таком дорогом месте постояльцы, подходящие к крыльцу, не должны рисковать выпачкать сапоги лошадиным дерьмом.
Сигмон посмотрел вслед другу и направился к входу в таверну. Он и в самом деле оставил кошелек в номере — на всякий случай. Могло случиться, что во время ночного происшествия он лишился бы всех денег. Такое часто бывает, если ходишь по ночному городу. Утром Сигмону это казалось весьма предусмотрительным, но теперь он корил себя за необдуманный поступок. Если бы не это, сейчас они могли бы уже мчаться прочь из Гаррена. Но оставлять деньги не хотелось. Он слишком хорошо помнил свое путешествие без гроша в кармане и до сих пор с содроганием мечтал забыть, как ограбил крестьянина. Тогда тан дал себе слово, что больше не будет заниматься разбоем. И был намерен его сдержать.
Утро коснулось и таверны. Столики, аккуратно расставленные слугами, пустовали: ночные гуляки уже разошлись, а дневные не успели проснуться. Лишь у самой стойки горбились трое постояльцев, поправлявших здоровье густым элем.
Не задерживаясь в зале, Сигмон прошел к лестнице, ведущей на второй этаж. Он собирался быстро забрать вещи из номера и сразу же уйти. Пес с ним — с долгом. Чувство опасности, казалось, собралось за спиной плотным комом: обернись — и увидишь его. Сигмон уже был готов пожертвовать и полусотней золотых оставшихся в номере. Он остановился у лестницы, в замешательстве оглянулся, размышляя, не сбежать ли прямо сейчас. А потом все же взялся за перила и посмотрел наверх.
Там, на площадке второго этажа, стоял широкоплечий человек, облаченный в полный доспех. Начищенный до блеска шлем с закрытым забралом в отблесках факелов казался окровавленным. Тан замер, ощутив, как ледяная дрожь пробежала меж лопаток, и в этот момент человек, закованный в железо, обернулся.
Шлем, медленно, но верно, как осадная башня, развернулся в сторону тана, и черные прорези взяли его на прицел. За ними плескалась тьма.
Сигмону показалось, на него обрушилось небо. В ушах запели трубы, заголосили герольды, и он на мгновение оглох от истошного воя зверя, почуявшего беду. Этот человек и был источником опасности, что не давала покоя тану. Это было то, что шло за ним по пятам все эти дни. Железный человек сочился смертельной угрозой, от которой не было спасения.
Человек вскинул руку, сверкающая перчатка взметнулась к потолку, шлем вздрогнул, разбрасывая свет факелов по стенам. И только тогда Сигмон очнулся. Развернувшись, он бросился прочь.
Он бежал к выходу, бежал изо всех сил, перепрыгивая через столы, роняя стулья, а в спину ему несся мерный гул. У самых дверей он сообразил, что это просто топот: по лестнице сбегали несколько человек. Но Сигмон не стал оборачиваться. Он проломился сквозь двери, разнес их вдребезги и вывалился на улицу в облаке щепок.
— Рон! — закричал он, едва не ослепнув от лучей солнца, ударивших в глаза. — Рон!
— Сигмон!
Тан повернулся и бросился на голос алхимика. Глаза привыкли к солнцу, и он увидел, что Рон стоит на углу площади, держа лошадей под уздцы. Сигмон возблагодарил всех вспомнившихся ему богов за то, что лошади были оседланы еще утром, до визита к библиотекарю.
Увидев бегущего друга, алхимик переменился в лице. Сначала он ухватился за нож, висящий на поясе. Но потом, заметив преследователей тана, Рон одним прыжком взлетел в седло пегой кобылки. Сигмон, не останавливаясь, с разбега запрыгнул на круп Ворона, проскочил вперед и тяжело плюхнулся в седло. Вороной жеребец заржал, заплясал и встал на дыбы. Сигмон перехватил поводья, заставил Ворона опуститься и лишь потом обернулся.
Из разбитых дверей «Жабы на вертеле» выбегали люди с обнаженными мечами. Те самые, от которых они с Роном так удачно прятались утром. Два, три, пять… Когда на крыльце показалась закованная в доспехи фигура, алхимик очнулся.
— Наемники! — завопил он. — Бежим!
