– Нет. С чего бы?
Пэрис пришла в некоторое замешательство. Ей такая мысль и в
голову не приходила. В Гринвиче они жили с самого рождения дочери, пустили
здесь корни, и она никогда не думала уезжать. Наоборот, была очень рада, что
Питер оставил ей дом.
– Ну, там теперь будут жить ваши дети. Может быть, вам
лучше быть к ним поближе? Сможете чаще видеться. Я просто подумала, не
планировали ли вы чего-нибудь в этом роде.
Пэрис лишь покачала головой. Она не представляла себе, как
это воспримут дети. Но когда вечером она сказала об этом дочери по телефону,
Мэг обрадовалась:
– Мам, может, прямо в Лос-Анджелесе и поселишься?
– Не знаю. Я вообще не думала куда-то переезжать. А
сегодня врач, к которой я хожу, мне вдруг посоветовала.
– Какой еще врач? Ты заболела? – Мэг встревожилась.
– Ну… психотерапевт.
Пэрис вздохнула. Ей было неловко, но не хотелось ничего
скрывать от Мэг. Они уже много лет поверяли друг другу все тайны, и доверием
дочери Пэрис очень дорожила. С Мэг ей было легче общаться, чем с Вимом: ведь
она была девочка, и к тому же намного старше.
– Мне его порекомендовала Вирджиния. Пока только два
сеанса было. На днях снова пойду.
– Думаю, это очень мудро.
Мэг пожалела, что к психотерапевту не пошел отец. Испортил
всем жизнь без всякого предупреждения. Она так до конца и не поняла, чем это
было спровоцировано. Во всяком случае, ни о какой другой женщине он ей не
говорил. Может, просто хотел, чтобы все малость улеглось?
– Может быть, но ведь от этих консультаций ничего не
изменится, – вздохнула Пэрис и снова про себя удивилась, зачем она
связалась с психотерапевтом. Развод продвигаётся своим чередом, Питер влюблен в
другую женщину. Анна Смайт никак не может изменить ход вещей и уж тем более –
вернуть ей Питера.
– Это верно, но ты сама можешь все изменить,
мама, – тихонько возразила Мэг. – Папа поступил ужасно, но теперь все
зависит от тебя. Думаю, будет здорово, если ты переедешь сюда. Тебе здесь
понравится, вот увидишь.
– А как ты думаешь, что Вим на это скажет? Я не хочу,
чтобы он думал, что я продолжаю над ним кудахтать.
– Скорее всего, он будет доволен. Тем более – если ты
поселишься поблизости и он сможет время от времени заходить к тебе пообедать и
приводить дружков. Когда я училась в колледже, я обожала приезжать
домой. – Она вспомнила, какие узлы стирки привозила матери, когда была
студенткой, и рассмеялась. – Особенно если ты будешь ему стирать. Спроси
его сама, когда будете общаться.
– Не могу представить свою жизнь без Гринвича. Я ведь
там никого не знаю!
– Познакомишься. В этом смысле, пожалуй, лучше будет
Сан-Франциско. Тогда Вим сможет навещать тебя при каждом удобном случае. А на
выходные и я буду приезжать. Думаю, для тебя будет лучше уехать из Гринвича,
хотя бы на год-другой. А здесь чудесный климат, зимы теплые, мы сможем чаще
видеться… Ну что, мам?
– Но как же я могу бросить наш дом?
Пэрис еще внутренне сопротивлялась. Однако на следующем
сеансе психоанализа эта тема возникла снова, и Пэрис рассказала доктору Смайт,
как отнеслась к такой идее дочь.
– Невероятно, но Мэг эта мысль так понравилась! Только…
что я стану там делать? Я же там никого не знаю. Все мои знакомые живут здесь.
– За исключением сына и дочери, – негромко
уточнила Анна Смайт.
Посеяв зерно сомнения, она теперь ждала, когда оно даст
всходы. Поближе познакомившись с Пэрис Армстронг, она поняла, что рассчитывать
следует прежде всего на детей. И если Пэрис хотя бы подсознательно сочтет эту
идею для себя приемлемой, то и сама ухватится. Если же нет – есть другие
способы выкарабкаться из той пропасти, в которой она оказалась после ухода
Питера. Анна как раз и собиралась помочь ей отыскать все возможные варианты.
Они о многом говорили – о детстве Пэрис, о юности, о первых
годах супружества, когда дети были маленькие, о ее подругах, об учебе в школе
бизнеса, в которой она так блистала и которая не имела продолжения. В конце
июля они подошли к обсуждению возможного трудоустройства. Теперь Пэрис уже
чувствовала себя с Анной как с близким человеком и получала удовольствие от
общения с нею. После очередного сеанса у нее всякий раз появлялась тема для размышлений.
Однако людей Пэрис по-прежнему избегала. Она считала, что еще не готова
возобновить общение.
Лето выдалось тоскливое. Вим был в Европе, Мэг – у себя в
Лос-Анджелесе. С Питером они пришли к соглашению: она получала дом, как он и
обещал, а также солидную финансовую поддержку. Питер не стал жадничать –
по-видимому, желая деньгами загладить вину, – и Пэрис не было
необходимости устраиваться на работу. Но она хотела себя чем-нибудь занять. Ей
не улыбалась перспектива всю оставшуюся жизнь сидеть дома, особенно если она
останется одна, а она полагала, что так и будет.
Время от времени Анна Смайт заговаривала о том, что Пэрис
стоит попробовать начать встречаться с другими мужчинами, но та и слышать об
этом не хотела. Сейчас ее меньше всего интересовали свидания. Она не хотела
открывать эту дверь. И даже заглядывать в нее. Анна же не настаивала, просто
иногда, как бы ненароком, вспоминала об этом.
Ни на какие приемы и мероприятия она не ходила – ей не
хотелось появляться на людях. Единственные, с кем Пэрис общалась в это лето,
были Вирджиния и Натали. Но, так или иначе, к августу Пэрис немного ожила. Она
усиленно трудилась в саду, много читала, стала реже прикладываться к подушке в
течение дня, зато крепче спала ночью. Она загорела и совсем неплохо выглядела,
только по-прежнему была очень худая. К возвращению сына из Европы Пэрис уже
снова была похожа на себя, и, когда она обнимала Вима в аэропорту, он с
радостью заметил у нее в глазах знакомые смешинки.
Все это время Вим регулярно ей звонил. Поездка была
потрясающая – ребята объездили Францию, Италию, Англию и Испанию, и Вим только
о том и говорил, как снова поедет туда на следующий год.
– Только тогда я поеду с тобой! – предупредила
мать с озорным блеском в глазах, чему Вим очень обрадовался. Ведь, когда он
уезжал, мама была похожа на живой труп. – Господи, как долго тебя не было!
Не знаю даже, что я стану делать, когда ты уедешь совсем. – И она
рассказала ему об идее Анны Смайт насчет того, чтобы перебраться в Калифорнию.
Пэрис не терпелось узнать его мнение.
– Ты вправду переедешь?
Сын изумился и был отнюдь не в таком восторге, как
предсказывала Мэг. Пэрис поняла: для Вима отъезд в колледж был синонимом
независимости, и сейчас он представил себе, как мама станет приходить к нему в
общежитие с завтраком в такой же коробочке, как была у него в первом классе.
– А как же дом? Продашь? – Это был единственный
дом, который он знал, и ему не хотелось его терять. Ему нравилось представлять
маму в родовом гнезде, как она его ждет и встречает – именно так он вспоминал о
ней в своей поездке.
