– Ты нас когда-нибудь видел в похмелье?
– Нет, но я решил, все когда-нибудь случается в первый
раз. Ты выглядела ужасно. А потом сказала, что у тебя грипп… – Он
нахмурился. – Мэг знает?
Мать покачала головой. Это ей еще предстоит. Она была в
ужасе от неизбежного разговора с дочерью. Мэг не собиралась в ближайшее время
приезжать домой. Значит, ей придется сказать все по телефону.
– Я собираюсь ей позвонить. – Она всю ночь об этом
думала, а сейчас, признавшись сыну, решила, что это надо будет сделать
непременно. – Немного погодя.
– Хочешь, я сам ей скажу? – великодушно вызвался
Вим. Пэрис с благодарностью посмотрела на сына. Ей было ясно, что Питер просто
не смог найти в себе силы, чтобы поговорить с детьми, и охотно взвалил на жену
эту прискорбную обязанность. К тому же он знал, что у нее это получится лучше.
Питер привык к тому, что она берет на себя всю ответственность за детей, и
неважно, что в этот раз ей будет очень тяжело.
– В этом нет необходимости, – сказала она,
улыбнувшись сквозь слезы. – Это моя забота. Такую новость я должна
сообщить ей сама.
– Ладно. А я тогда приготовлю ужин.
Виму вдруг показалось, что о матери теперь некому
позаботиться, а когда он уедет учиться, она и вовсе останется одна в целом
мире. Он все не мог поверить, что отец так обошелся с мамой – это было совсем
на него не похоже.
– Мам, хочешь, я не поеду в Беркли?
Его соглашались принять несколько университетов Восточного
побережья. Вим лишь недавно сделал выбор в пользу Беркли и даже еще не всем
успел ответить. Как раз в эти выходные он собирался этим заняться, но руки не
дошли. В конце концов, какая разница, где учиться? В это трудное время он хотел
быть поближе к маме.
Однако Пэрис покачала головой:
– Я не хочу, чтобы ты менял свои планы. То, что
случилось, никак не должно на тебе отразиться. Если папа действительно будет
добиваться развода, мне остается только подчиниться. Не можешь же ты всю жизнь
сидеть здесь и присматривать за мной.
На самом деле в том-то и был весь ужас. Пэрис понимала, что,
когда Вим уедет, она останется одна. Навсегда. Никто больше не заглянет к ней в
спальню, чтобы сообщить о своих передвижениях. Некому будет подать ей стакан
воды, если она заболеет. Никто даже не узнает, что она нездорова… С кем она
станет ходить в кино, с кем смеяться? Что, если ее больше никто и никогда не
поцелует?..
Перспектива была настолько страшная, что мозг отказывался ее
воспринять. Сама мысль об этом повергала Пэрис в глубокое отчаяние. Даже Вим,
похоже, это понял. А Питер – нет. Почему?..
Пока Вим готовил ужин, Пэрис сидела на кухне и пыталась
отвлекать его разговорами на другие темы. Но когда он торжественно водрузил на
стол тарелки с курицей и салатом, оказалось, что ни один из них не может ничего
проглотить.
– Извини, солнышко, – виновато произнесла
Пэрис, – Что-то не хочется.
– Ничего, мам. Ты сейчас будешь Мэг звонить?
Вим ждал утвердительного ответа, поскольку тоже хотел
поговорить с сестрой. Они всегда были близки, и сейчас ему хотелось знать, что
думает Мэг по поводу случившегося. Может, все-таки существует шанс, что отец
одумается? Вим отказывался понимать происшедшее и надеялся, что Мэг ему что-то
прояснит. Он никогда не видел мать в таком состоянии, и ему было страшно. Она
была похожа на смертельно больного человека.
Пэрис хорошо понимала, что происходит с сыном. Усилием воли
она заставила себя подняться наверх и набрать номер, пока Вим загружал
посудомоечную машину. Она не хотела говорить с дочерью в его присутствии. Не
потому, что собиралась представить ей какую-то иную версию, а просто боялась,
что при нем будет чувствовать себя скованно.
Мэг взяла трубку на втором гудке; судя по голосу, она была в
прекрасном настроении. Она поведала матери, что вчера приехала из
Санта-Барбары, где провела выходные, и что у нее новый ухажер. Актер.
– Ты одна, солнышко, или мне потом позвонить? –
спросила Пэрис, заставляя себя говорить бодрым голосом, чтобы не выдать своего
подавленного состояния.
– Да, мам, я одна. А что такое? Ты что-нибудь хочешь
мне сообщить?
Мэг приготовилась услышать что-то радостное и, когда мать
сказала ей о предстоящем разводе, опешила так, что долго не могла произнести ни
слова. У нее было ощущение человека, у которого всех родных расстреляли
какие-то подонки из проезжавшей мимо автомашины.
– Ты шутишь? – воскликнула она наконец. – Он
что, с ума сошел? Почему он это делает, мам? Ты думаешь, это серьезно?
Пэрис почувствовала, что дочка не столько напугана или
опечалена, сколько разгневана. Но если бы она видела лицо матери, то, наверное,
пришла бы в не меньший ужас, чем брат. Пэрис знала, что производит жуткое
впечатление с нечесаными волосами и черными кругами вокруг глаз.
– Да, думаю, он не шутит, – откровенно призналась
она.
– Но почему?! – Снова последовала долгая пауза. –
У него есть другая женщина? – Мэг была старше брата и смотрела на жизнь
более трезво. За то время, что она провела в Голливуде, к ней уже успели
подкатить несколько женатиков, да и раньше такое случалось. Хотя… трудно было
представить, что отец изменяет маме. Грозящий развод родителей казался
невероятным. Какое-то безумие!
Пэрис знала, что может сказать дочери многое. И все-таки на
вопрос о другой женщине ей отвечать не хотелось.
– У папы наверняка есть причины. Он сказал, что здесь
чувствует себя заживо похороненным. И хочет получать от жизни больше радости,
чем могу дать я. Думаю, ему просто надоело изо дня в день возвращаться с работы
и слушать о том, как мне поработалось в саду.
Пэрис чувствовала себя униженной и растоптанной и отчасти
возлагала на себя вину за то, что мужу с ней стало неинтересно. Теперь она
понимала: надо было давно найти работу, наполнить свою жизнь чем-то более
увлекательным. Ведь Рэчел отбила у нее мужа потому, что с ней оказалось
интереснее. А еще потому, что она моложе. Намного моложе. Эта мысль больно
резанула Пэрис, она почувствовала себя старухой, некрасивой и занудной.
– Мам, не говори глупостей! С тобой всегда было куда
веселей, чем с отцом. Не могу понять, что с ним случилось. И никаких намеков не
делал?
Мэг пыталась разобраться, но разбираться было не в чем.
Просто Питер так хочет – и все. Он хочет быть с Рэчел, а не с ней.
– Он впервые заговорил об этом в пятницу, –
ответила Пэрис, испытывая облегчение оттого, что говорит с дочерью. Сейчас,
получив поддержку от детей, она немного воспрянула духом. По крайней мере никто
из них ее не винил. Этого она больше всего боялась. Ведь они могли решить, что
она делала что-то неправильно, обращалась с их отцом не так, как следует. Но
Мэг очень ясно выразила свое отношение к случившемуся и расставила акценты. Она
страшно разозлилась на отца.
