Руслан примерился так и эдак, но тут как раз тень шевельнулась и неуловимо для глаза переместилась по земле. Теперь она вытянулась по направлению к солнцу, попирая все законы оптических явлений. Но этого оказалось достаточно, чтобы пилот поднялся и плюнул на свою затею. Однако место приметил, к тому же оно оказалось недалеко от Маяка.
На машину Руслан набрел по чистой случайности – решил попробовать зайти к коровнику с другой стороны поселка. Опасался, что военные могут быть у узла связи, а он на той дороге будет как на ладони.
Утром Громов потратил довольно много времени на маскировку лагеря. Он углублялся в лес и приносил охапки зеленых еловых веток. Как мог, завесил вышку и шалаш, накрыл кострище. Подумал накидать веток на протоптанную им же тропинку с болота, но посчитал, что валяющиеся на земле ветки лишь привлекут внимание. В итоге из лагеря вышел ближе к полудню, мучаясь головными болями и судорогами в желудке. Вчерашний неприятный разговор ни он, ни Илья старались не вспоминать, словно ничего и не было. Ткачев делал это по причине стыда (так хотел думать Руслан), сам же Громов попросту не хотел ворошить сказанное и услышанное. Илья с каждым днем становился более и более раздражительным, но пилот не мог его в этом винить. Можно себе представить, что происходит в голове, когда ты вынужден целыми днями бороться с болью, пытаться отличить реальность от лихорадочного бреда, страдать без полноценной еды и воды и думать, муссировать мысль о том, что где-то здесь, совсем недалеко, возможно, так же беспомощно лежит твоя жена. И даже надеяться, что она погибла, а не мучается в одной из ловушек.
А еще приходится каждый раз гадать вернется ли друг из очередного похода. И во время гадания сам себя подзуживаешь, веришь в лучшее. Потому что в противном случае приходит осознание невыносимости этих дней, их отчаянного бессилия и смертельного одиночества.
Поэтому они просто в очередной раз сказали друг другу «до свидания», и Громов ушел к Маяку. И лишь только на полянке с перевернутым роботом, сидя на прохладном камне, Руслан позволил себе чуть-чуть поддаться пульсирующей в руке боли. Он зажал кисть между ног и некоторое время сидел, качаясь из стороны в сторону. Как мог, подавлял навязчивое желание вскрыть ножом кожу и посмотреть, что же так жжет и грызет изнутри.
Робот безучастно наблюдал за ним, отражая глазком камеры небо и ветки. Громов шутливо пожаловался ему на свою жизнь, позавидовал, что тот может запросто лежать и ничего не делать, никуда не идти. Что не испытывает голода, жажды, что не стер ноги и не обморозил рук. Что пахнет более приятно. Что у него, в конце концов, нет щетины, которая чешется и колется.
Боль в руке постепенно ушла. Лишь немного онемели кончики пальцев, и судорога иногда проскальзывала по ладони. Руслан пытался не обращать внимание.
И вот теперь, выйдя из леса и бредя по восточной дороге вокруг Маяка, он натолкнулся на несколько машин и развалившуюся телегу. Создавалось впечатление, что жители поселка в последний момент пытались убежать от надвигающегося Посещения, скрыться как можно быстрее. Но не успели.
От кузовного «ЗИЛа», врезавшегося в березы, остался один ржавый остов. Легковой «ГАЗ-69» сохранился не в пример лучше. Чуть дальше, возле здания поселковой управы, уткнувшись круглыми фарами-глазами в землю, застыла представительская «Волга». Рядом лежали вырванные «с мясом» дверцы, багажник сплющило, будто на него наступил гигант.
Пилот поднял глаза к небу. Над головой собирались тяжелые серые тучи. Они набухали, наливались черным, накатывали одна на другую. Поднявшийся ветер гнал пыль и шумел листьями. Судя по всему, надвигалась гроза.
– Дождь не камни, не зашибет, – пробормотал Громов.
Камни не камни, а мокнуть не хотелось. Нужно успеть добраться до коровника, там под крышей можно будет переждать.
Он бросил последний взгляд на диски с крутящейся между ними синей субстанцией и поспешил вперед.
Вся проблема захода к Маяку с востока заключалась в отсутствии окружной дороги. То есть к коровнику путь лежал через поселок, что не нравилось Руслану. Конечно, можно попытаться сделать крюк и пройти вдоль домов полями, но на них настолько разрослись трава и кустарник, что пришлось бы буквально прорываться силой. К тому же с пригорка Громов видел змеящуюся поперек полей канаву с чем-то белесым внутри.
Решив, что буреломов, за которыми ничего не разглядеть, он опасается больше, чем пустынного, но на вид спокойного маршрута через Маяк, Руслан свернул в сторону управы.
Когда он подходил к широкому одноэтажному дому с покатой крышей и резными перилами у низкого крыльца, вдалеке блеснула первая молния. Пилот хотел высчитать расстояние до грозы, считая про себя секунды, но грома так и не дождался. Прибавил шаг, щурясь от поднявшегося в воздух песка.
«Волга» казалась вплавленным в землю памятником. Она буквально срослась с разбитым асфальтом, погрузилась в него по самые крылья. В разбитом и разоренном мародерами салоне одиноко валялась мятая пачка сигарет, явно более новая, чем машина. Кто-то не нашел лучшей урны.
Здание управы глазело на пилота черными провалами выбитых окон. Громову казалось, что внутри здания клубится что-то злое, обратившее внимание на усталого, испуганного человека. И Руслану меньше всего хотелось, чтобы это нечто посмотрело на него более пристально.
– Не накручивай себя, не накручивай… – прошептал пилот, отходя от здания поселкового управления и сжимая в кулаке кажущийся игрушечным нож.
Громов стоял на улице Центральной, о чем говорила табличка на одном из домов. Жилых домов здесь было меньше, чем на соседней Октябрьской. Зато в пределах нескольких метров друг от друга располагались управа, магазин с парикмахерской и школа. А также, ближе к коровникам, поселковый клуб, представляющий собой высокий дом-коробку с узкими окошками под крышей.
В поселке что-то заскрипело, протяжно и заунывно. Должно быть, очередная ловушка переползает с места на место, деформируя стены домов. Или просто от времени что-то отвалилось, отрывая ржавые петли от гнилых досок. Сегодня в поселке опасно, он полон звуков и явлений. То ухнет, то чавкнет. То воздух преломится, словно стеклянный, то мох на стене сарая вдруг разом скукожится и отпадет. Теперь вот еще и этот скрип.
По Центральной, напрямик через поселок, до коровников идти ближе, чем по окружной. Если приглядеться, то в конце улицы видны створы ворот на территорию фермы. Идти до них километр, не больше. Но этому километру Руслан предпочел бы несколько километров по лесу. Боялся он Маяка, боялся.
Вновь налетевший порыв ветра проник под куртку, прошелся холодными пальцами по бокам и спине. Громов поежился и медленно пошел по улице, высматривая нехорошие места.
Поселок был мертвым и выглядел как мертвец. Окна пустые, повсюду пыль и запустение. Низкий штакетник вдоль улицы повалился или зарос крапивой, просмоленные фонарные столбы покосились или вовсе упали. Без жителей дома быстро приходили в негодность, проваливались и рассыпались. Хотя тут и там виднелись уже знакомые Громову «странные» дома, торчащие из общего строя как новые коронки из гнилых зубов. Крепкие, с яркой краской и целыми крышами, они пугали этой непохожестью. Как уже понял Руслан, пугали не зря.
