— Салли… Салли, это я, Питер Галлам… Я здесь, и с тобой
все в порядке. — «Пока». Но он не сказал ей этого, он запрещал себе даже
думать о худшем. Она жива. Она все перенесла хорошо. Она будет жить. Он сделает
все возможное, чтобы она выжила.
Он просидел еще час у ее постели, наблюдая за ней и
заговаривая всякий раз, когда Салли приходила в сознание, и даже добился от нее
слабой, еле уловимой улыбки. Около часа дня Питер заглянул в кафетерий, чтобы
слегка перекусить, и ненадолго зашел в свой офис, прежде чем вернуться в
больницу на обход пациентов в четыре часа, а в половине шестого уже ехал домой,
снова вспоминая Анну. Ему все еще трудно было смириться с мыслью, что дома его
никто не ждет. «Когда же я перестану надеяться снова увидеть ее? — спросил
он как-то своего друга полгода назад. — Когда окончательно пойму, что ее
больше нет?» Страдания последних полутора лет оставили свой отпечаток на его
лице. Раньше его лицо выражало только силу и уверенность в том, что ничего
плохого никогда не случится. У него было трое прекрасных детей, идеальная жена,
карьера, которая редко кому настолько удавалась. Он прекрасно добрался до
вершины, без особых сложностей, и ему нравилось там.
А что теперь? Куда ему идти и с кем?
Глава 2
В то время как Салли Блок лежала в своей палате в отделении
интенсивной терапии в центральной городской больнице Лос-Анджелеса, на
телестудии в Нью-Йорке все было залито особым светом. Он казался ослепительно
белым, напоминая камеры для допросов в фильмах о войне. В не освещенных
прожекторами углах павильона было прохладно и гуляли сквозняки, но в центре,
где соединялись лучи, казалось, что у вас натягивается кожа от жары и слепящего
света. Создавалось ощущение, что все в помещении сфокусировалось на объекте,
попавшем в луч прожектора, усиливаясь с каждым мгновением. Людей тоже
притягивало в центр луча, в эту узкую полоску, на островок сцены, к безликому
коричневому столу и ярко-голубому заднику с единственным начертанным на нем
словом. Но взгляд останавливался не на этом слове, а на пустом кресле, похожем
на трон, ждущий своего короля или королеву. Вокруг слонялись техники,
операторы, гримеры, парикмахер, два помощника режиссера-постановщика, режиссер,
любопытные, важные, необходимые и просто зеваки, стоящие всегда ближе всех к
пустой сцене, пустому столу, на который был направлен пронзительный луч
прожектора.
— Пять минут!
Это был знакомый призыв, обычная сцена, тем не менее выпуск
вечерних новостей в некотором роде походил на шоу-бизнес. В белом свете
прожекторов витала легкая аура цирка, магии и знаменитостей. И сердца начинали
учащенно стучать при звуке слов:
«Пять минут! Три! Две!» Такие же слова можно услышать в
коридоре за сценой на Бродвее или в Лондоне, когда выплывала какая-нибудь
примадонна на сцену.
Здесь не было такого величия; команда стояла в кроссовках и
джинсах, однако здесь тоже присутствовали своя магия, взволнованный шепот,
ожидание, и Мелани Адамс всем своим существом ощущала это, решительно ступая на
подмостки. Как всегда, ее появление было отточено до совершенства. До выхода в
эфир у нее оставалось ровно сто секунд. Сто секунд, чтобы еще раз просмотреть
свои заметки, бросить взгляд на лицо режиссера, нет ли чего-нибудь экстренного,
о чем ей следует знать, и сосчитать про себя до десяти, чтобы успокоиться.
Как обычно, это был долгий день. Она закончила репортаж о
детях, ставших жертвами насилия. Тема была не из приятных, но Мелани прекрасно
справилась с ней. К шести часам усталость начинала сказываться. Пять… Пальцы
помощника режиссера показывали последний отсчет… Четыре… три… две… одна…
— Добрый вечер. — Отработанная улыбка никогда не
казалась натянутой, а волосы цвета коньяка блестели в свете софитов. — Вас
приветствует Мелани Адамс с вечерними новостями.
«Президент выступил с речью, в Бразилии произошел военный
переворот, акции на бирже резко упали, а на местного политического деятеля
сегодня утром было совершено нападение, когда он выходил из своего дома». Были
и другие новости, передача, как всегда, шла без заминки. В облике Мелани
чувствовалась убедительная компетентность, дававшая ей прекрасный рейтинг и
объяснявшая ее огромную популярность. Она была известна всей стране уже более
пяти лет, хотя мечтала совсем о другой карьере. Она изучала политологию, когда
в девятнадцать лет была вынуждена бросить колледж из-за рождения близнецов.
Казалось, с тех пор прошло столько времени. Телевидение уже давно стало ее
жизнью. И еще близнецы. Было у нее и кое-что еще, но работа и дети всегда
оставались на первом месте.
По окончании выхода в эфир она собрала со стола свои
заметки, режиссер, по обыкновению, остался доволен передачей.
— Прекрасное выступление. Мел.
— Спасибо.
Она держалась слегка отчужденно; раньше этим она прикрывала
свою застенчивость, а теперь это вошло в привычку. Вокруг нее крутилось слишком
много любопытных, желавших поглазеть или задать бесцеремонные вопросы. Теперь
она была Мелани Адамс, и в этом имени таилась некая магия.
«…Я знаю вас… Я видел вас в новостях…» Сейчас казалось
странным ходить по магазинам за продуктами или за новой одеждой, или даже
просто прогуливаться с дочками по улице. Люди оборачивались ей вслед, и, хотя
внешне Мелани Адамс всегда выглядела сдержанной, в душе она испытывала
неловкость.
Мел направилась в свой кабинет, чтобы снять лишний грим и
забрать перед уходом сумочку, когда редактор передачи остановил ее резким
взмахом руки.
— Можешь задержаться на секунду. Мел? — Он, как
обычно, выглядел взбудораженным, и Мелани заворчала про себя. «Задержаться на
секунду» могло означать что угодно и продержать ее весь вечер на студии.
Обычно, кроме выступления в вечерних новостях, она
рассказывала о главных событиях дня, о сенсационных происшествиях или вела
экстренные выпуски.
Одному Богу известно, что они припасли для нее на сей раз, а
у нее явно не то настроение. Она стала хорошим профессионалом, и по ее внешнему
виду редко можно догадаться, что она устала, но репортаж о детях — жертвах
насилия вывел ее из строя, хотя благодаря гриму она выглядела подтянутой и
оживленной.
— Что еще?
— Мне бы хотелось показать тебе кое-что. —
Редактор вытащил кассету и вставил ее в видеомагнитофон.
— Мы транслировали это в час дня. Я подумал, что для
вечерних новостей материала недостаточно, но ты можешь раскрутить эту тему.
Мел сосредоточила внимание на экране и увидела интервью с
девятилетней девочкой, которой крайне необходима пересадка сердца, но до сих
пор родителям не удалось найти для дочери донора. Соседи учредили специальный
фонд для Патти Лу Джонс, милой чернокожей девчушки, вид которой с первого
взгляда трогал душу. Мел почти сожалела, что увидела эту запись. Еще один
человек, вызывающий сострадание, нуждающийся в заботе, которому никто не может
помочь. Она испытывала те же чувства, работая над репортажем о детях, ставших
жертвами насилия.
