Майор Климентов постучал костяшками пальцев по толстому пластику окна, звук получился глухой.
– Что вы собираетесь с ним делать, доктор? – спросил он. Доктор Лазарев пожал плечами, Складки ослепительно белого халата колыхнулись.
– Это ваш человек, майор. У нас существуют общие правила. Если в течение следующих сорока восьми часов его состояние не изменится, мы сдадим его вам на руки. Содержание в отдельной палате – слишком большая роскошь, а совместные забиты доверху. Есть, правда, еще одна альтернатива.,.
Взгляд майора рассеянно блуждал по крошечной каморке за широким пластиковым окном. Столик, кровать и стационарный комплекс жизнеобеспечения. Зеленый огонек успокаивающе подмигивает Климентову, заверяя, что с пациентом, лежащим на кровати, все в порядке. Сердцебиение, легочная функция, уровень антител в крови – все в пределах допустимого.
Допустимого в состоянии, именуемом «кома», разумеется.
– Как же так получилось? – сказал майор себе под нос. Лазарев услышал.
– Разновидность шока, – беззаботно пояснил он. – До момента коллапса не наблюдалось никаких отрицательных симптомов, отторжение нейрозонда произошло под самый конец. Иногда подобное случается во время полного сканирования, мы ничего не можем гарантировать.
– Я понимаю. – Климентов отвернулся от окна. – Вы говорили об альтернативе.
– Я? Ах да… наши госпитали испытывают постоянный дефицит донорских органов, майор. Возможно, вы могли бы согласовать с вашим руководством…
– Мог бы. – Офицер безопасности «Глобалкома» с понимающей усмешкой взглянул на Лазарева. – Никакого согласования не нужно, достаточно моей подписи под актом. Но какая мне с этого выгода, доктор?
Лазарев натянуто улыбнулся в ответ:
– О, это мы можем с вами обсудить. Не откажетесь пройти в мой кабинет?
За их удаляющимися спинами веки лежащего на кровати пациента шевельнулись. Так бывает, когда человеку снится кошмар и он хочет проснуться, убежать от него в реальность,
Удалось, и он, подскочив, с облегченной улыбкой откинется на мокрую от пота подушку. И будет долго смотреть в потолок. Спасен.
А что делать тем, к кому кошмар является наяву?
Неожиданным визитом уличных проповедников в больницах Ядра никого не удивишь. Особенно в таких, как клиника Седова. Где еще зарабатывать очки ловцам заблудших душ всех вер и мастей, если не там, где эти души ложатся под скальпель? Как говорится, скорбные умом ближе к небу. Хотя здесь до Небес одинаково далеко всем.
Груженая цепь вагонеток грохочет по мосту. Он, сидя внизу, возле зажженной металлической бочки, не поднимает головы. Ему давно стал привычен этот звук. Между бетонными сваями холодно и сыро, и он вытягивает руки над огнем, рвущимся из ржавого узилища. Не морщась, когда оранжевые языки пламени облизывают его пальцы.
Проповедников было семеро. Хорошее число. Но, пожалуй, многовато, чтобы пустить вот так, запросто, этих здоровенных парней в просторных черных накидках с капюшонами. Двое охранников с шевронами «Глобалкома» на рукавах переглянулись и решили в точности следовать своим инструкциям.
Они уже обсудили все последние футбольные матчи, задницы всех проходивших медсестер и, с особым тщанием, говнюка, доставшегося им в начальники. Говорить им было больше не о чем. Заниматься, кроме как глазеть в экраны наружного обзора, тоже нечем. Атут какое-никакое развлечение.
Первый охранник наклонился к микрофону.
– До конца проверки оставайтесь в пределах желтой зоны. Световое табло над проходом сигнализирует о начале и конце работы сканера. Спасибо за оказанное содействие.
Он подмигнул напарнику, и тот щелкнул включателем.
В руках у монахов металлические предметы, дающие непрозрачные пятна на мониторах. Приблизив изображение на обзорном экране, охранники видят молитвенники в стальных окладах. Такие печатали на несгораемом пластике в начале века, для
штурмовых армейских подразделений, проходивших, в том числе, и сквозь атомный огонь. День Гнева тогда был ужасающе близок, и эти почерневшие, излучающие остаточную радиоактивность святые книги призваны теперь напоминать об этом.
Однако есть еще одна небольшая неясность. Одежды проповедников так искажают сигнал, что впору заподозрить у них экранирующую подкладку. Охранник через громкую связь просит монахов распахнуть накидки.
– Ого! – говорит он.
Все семеро одеты в многослойную дисковую броню, известную под названием «чешуя». Ее подвижные, обладающие молекулярной памятью элементы особенно хорошо держат заряды игольного типа и всякие гадкие штуки вроде молекулярных стилетов, Надежное, испытанное средство для серьезной драки.
– Что это вы вырядились, святые отцы? – В голосе охранника, кроме усмешки, можно расслышать удивление.
Самый широкоплечий из монахов разводит ладонями размером с лопату. Мощный парень, сразу видно устоявшийся генотип глубокой промзоны.
– Тяжело нести веру в наши дни, – говорит он негромким, но сильным голосом. – Тяжело и опасно.
– Воистину, – соглашается с ним веселый голос из динамика. – Ну, проходите, раз так. Правила знаете? Заходить только в двери, отмеченные зеленым.
– Знаем, – машет рукой здоровяк. – Не в первый раз.
Он, задрав голову, смотрит вверх, хотя все тихо и полные мусора поезда не идут по старому мосту. Удивительные его глаза щурятся, и губы тихо произносят:
– Пора.
Огонь перед ним вспыхивает ярче, и тени водят хоровод на потрескавшихся сваях,
– Просыпайся. Они идут к тебе.
Майор прервал сеанс связи.
– Компания претендует на внутренности его черепной коробки, точнее, на персональный базис. Вместе с записанной на него информацией он является собственностью «Глобалкома». В остальном наш вопрос считается решенным.
– Вот и славно, – потер руки доктор Лазарев. – Осталось уладить бюрократические формальности, Я вызову оценщика из «Орган-банка»…
Оглушительно и до нытья в зубах противно заверещал сигнал вызова.
– Я же просил не беспокоить! – рявкнул Лазарев. – В чем дело?!
Раздавшийся тоненький голосок вызывает перед глазами Климентова кукольную мордочку медсестры с игриво выпущенными из-под шапочки белокурыми локонами. Пухлые, ярко накрашенные губки поджаты от удивления.
– Доктор, – запыхавшись, говорит она, – больной Тиссен пришел в себя!
Доктор Лазарев и майор, разом ставшие беднее на несколько тысяч К-кредитов, вновь стоят перед окном палаты. Толстый пластик звуконепроницаем, и им не слышно, что кричит потрясающий кулаками Юрген. Взбесившийся комплекс жизнеобеспечения, чьи датчики и трубки он оторвал от себя, мигает огнями тревоги.
– Он же был пристегнут к койке, – замечает Климентов.
