Гиддингс кивнул.
— Как пожелаете.
— А затем проводите лорда Уайлдвуда к выходу.
— Конечно, миледи. — Гиддингс снова кивнул и вошел в гостиную.
Оливия переборола желание подслушать их разговор и направилась назад в библиотеку. Вся эта затея, как и мысль об угрожающей ей опасности, представлялась ей абсурдной. Она никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем сейчас.
Она даже не признавала важности самого факта его прихода к ней, хотя не могла не отметить, что ей это было в какой-то степени приятно. В ходе долгих раздумий Оливия пришла к выводу, что ее жизнь была разделена на так или иначе связанные со Стерлингом этапы: время до того, как она полюбила его, короткий период, когда любила, и время после того, как любила. Сейчас наступал новый, четвертый этап, в котором не было места Стерлингу.
Не было места и любви.
Глава 3
Разделить постель со Стерлингом Харрингтоном.
Из тайного перечня желаний Оливии Рэтборн
Оливия отчетливо помнила, как девочкой навещала лондонский особняк двоюродной бабушки Уиломины. Ей недвусмысленно дали понять, что ни в коем случае не следует обращать внимание на непристойное изображение двоюродной бабушки Уиломины на картине, висевшей на стене в дальней гостиной. Однако едва ее предупредили об этом, как она почувствовала, что не может смотреть ни на что другое. Сейчас она испытывала то же самое чувство.
Несмотря на то что Оливия находила опасения Стерлинга безосновательными, после его визита она каждую ночь спала урывками. Постоянно просыпалась, реагируя на каждый скрип лестницы, каждый шаг слуг, да и любой другой звук, рожденный в глубине большого дома неизвестного года постройки, и едва ли слышимый при дневном свете, но пугающий в ночной темноте. В день визита Стерлинга она так и не восприняла всерьез его предупреждение, пока не отправилась спать. Тогда ей показалось, что она не слышит ничего, кроме таинственных, таящих угрозу звуков. Как ни уговаривала себя, звуки казались все более явственными, так что она была вынуждена встать, чтобы разобраться, что происходит. Чтобы не бродить по дому одной, Оливия подняла с постели вновь нанятую личную горничную, и они вместе отправились на «разведку», однако, естественно, ничего не обнаружили.
На следующую ночь она снова слышала шумы, но не захотела беспокоить кого бы то ни было и, вооружившись тяжелым подсвечником, потихоньку спустилась вниз. И опять не обнаружила ничего необычного, разве что служанку, кокетничавшую с лакеем в задней прихожей. Оливия испытала такое облегчение, что не стала обнаруживать свое присутствие, но на следующее утро сказала Гиддингсу, чтобы он предупредил молодых служанок, что подобное поведение может привести не только к увольнению, но и к другим нежелательным последствиям. Едва высказав, она отбросила идею держать пистолет у изголовья, и была рада этому. Боялась по неосторожности застрелить кого-нибудь из слуг.
На третью ночь шумы опять вынудили ее спуститься вниз, хотя она и уговаривала себя, что беспокоиться не о чем и это всего лишь игра не на шутку разыгравшегося воображения. Но на этот раз, набрасывая на себя халат с намерением снова отправиться на «разведку», Оливия вдруг ощутила смутное предчувствие беды. И к тому же почувствовала гнев в отношении лорда Уайлдвуда, приход которого нарушил ее душевное равновесие.
То, что она возвращалась мыслями к Стерлингу, раздражало ее даже больше, чем настороженность к ночным звукам, хотя, если быть до конца правдивой, она не могла сказать, что все эти годы совсем не думала о нем.
Оливия пережила достаточно треволнений по поводу постигших Стерлинга утрат — смерти его отца и скоропостижной кончины жены. В то время как она все эти годы старалась гнать от себя мысли о нем, они все чаще лезли в голову. Совершенно случайно могли нахлынуть воспоминания. Мелодия песни вдруг напоминала, как она танцевала в его объятиях. Запах цветущих весной лилий навевал воспоминания об их прогулках в саду. Громкий смех какого-нибудь мужчины на балу вызывал горечь осознания того, что этот звук напоминает ей то, что навечно засело в глубинах ее памяти. Оливия думала, что такие нежелательные воспоминания не могут ранить, но, когда они появлялись, старалась загнать их подальше, в глубь сознания. И несомненно, так придется поступать до тех пор, пока она навсегда не вычеркнет его из своего списка.
Оливия вышла из спальни и направилась по коридору к лестнице. В зале верхнего этажа горел светильник, зал первого этажа также должен был быть освещен. Гиддингс определил это как дань безопасности, резонно заметив, что взломщикам вряд ли захочется лезть в пусть даже частично освещенный дом. Оливия была признательна ему хотя бы за то, что во время ночных обходов не приходилось брести в кромешной тьме. Ступив на лестницу, она стала спускаться вниз.
На этот раз Стерлинг явился во плоти, в результате чего в голову лезло еще больше нежелательных воспоминаний, от которых она тщетно пыталась отмахнуться. Его взгляд, когда они встречались глазами, изгиб брови как выражение удивления в ответ на ее слова, притягательность его губ. А хуже всего возникавшие у нее вопросы. Что, если дела обстояли иначе? Что, если он боролся за нее?
Что, если бы она проявила большее упорство в борьбе?
Нет, это и не вопрос вовсе. Ответ она знала заранее. Стерлинг мог погибнуть, а ей все равно пришлось бы выйти замуж за Рэтборна.
Оливия спустилась на первый этаж и остановилась. Кто-то забыл зажечь светильник. Этого еще не хватало. Ну да Бог с ним, со светом. Она никогда не любила этот дом, но знала достаточно хорошо, чтобы ориентироваться в темноте. Прошла в гостиную и прислушалась. Внутри, само собой разумеется, никого не было. Вернувшись в центральный зал, она двинулась к библиотеке, и только тогда обратила внимание на едва различимую полоску света, выступавшую из-под закрытой двери. Она провела некоторое время в библиотеке вечером. По-видимому, Гиддингс или кто-то другой из челяди забыл погасить лампу после ее ухода. С новыми слугами вечно так, пока они не привыкнут к принятому в доме распорядку. Мысленно посетовав на непорядок, Оливия шагнула к двери. Толчком она открыла ее, и свет тут же погас.
Что за черт…
Широкая ладонь зажала ей рот, и в тот же миг она оказалась прижатой к твердому торсу. Сердце екнуло, и она ощутила настоящий страх. Помоги ей Господь, Стерлинг оказался прав! Оливия начала отчаянно вырываться! Зажимавшая ее рот шершавая ладонь пахла чесноком и луком. Охваченная ужасом, она старалась яростно сопротивляться, но у нее были зажаты руки. Оливия отбивалась ногами, и один из ее ударов, наверное, достиг цели, потому что послышалось тихое мычание и ругательство. Рядом раздался неразборчивый шепот другого мужчины, говорившего с сильным акцентом.
Ее схватили, протащили несколько футов, и усадили на стул. Едва чья-то рука соскользнула с ее рта, как она, набрав полную грудь воздуха, закричала. Донеслось очередное ругательство, после чего она почувствовала резкую боль от сильного удара по затылку.
