— Ну, не совсем, конечно.
— Если бы было все, я бы разозлилась. Так вам нравится мой
загар?
— Он вам несомненно идет.
— Я загорала постепенно. В первый день — всего несколько
минут, на второй день — немножко больше, и так далее. И конечно, пользовалась
кремами для загара.
— Смотрится неплохо, — сказал я.
— Если бы не эти дурацкие условности! — вздохнула она. —
Почему нельзя ходить так, как нас сотворила природа? Я была бы загорелой и
красивой везде. А сейчас те места, которые закрывает купальник, неприлично
белые. Если бы люди избавились от предрассудков, у девушек был бы настоящий
загар!
— Внесите поправку к конституции, — предложил я. — Я буду
голосовать «за».
— А я и здесь могла бы раздеться догола — все равно, когда я
иду по пляжу, все мужчины мысленно меня раздевают.
— Ну, не можете же вы лишить их хотя бы этого удовольствия.
— Да, но равномерного загара у меня от этого не будет. А я,
черт побери, хочу быть загорелой везде!
Я усмехнулся ее горячности.
Потом она вдруг посмотрела на меня и сказала совсем другим
тоном:
— Норма говорила мне, что вы очень разумный человек.
— Поблагодарите, пожалуйста, Норму от моего имени.
— Да ну, я даже не собираюсь рассказывать ей, что
встречалась с вами.
— Правда?
Она отрицательно покачала головой.
— А то она забеспокоится. — О чем?
— Сами знаете. Я промолчал.
— Как по-вашему, что должна делать Норма? — спросила она.
— Это ей решать, — ответил я.
— Но что бы вы ей посоветовали?
— Больше я ничего придумать не могу.
— А что может быть нужно этому человеку, как вы считаете?
— Мужчинам много чего бывает нужно, — сказал я и стал
внимательно следить за одним серфбордистом. Он забирался на гребень большой
волны, делал несколько мастерских маневров на своей доске — направлял ее
сначала вправо, потом резко влево, — и, установив равновесие, устремлялся
вместе с волной вперед. Это было великолепное зрелище.
— Не очень-то вы общительны, — заметила Мириам. Я
неопределенно хмыкнул, и она тоже усмехнулась.
— Мне это нравится. Я буду называть вас Дональд, ладно? Я вы
зовите меня Мира. Где вы остановились?
— В «Моане».
— Я каждый день в это время хожу сюда купаться, — объявила
она.
— А я ждал не дождался, когда смогу выбраться на пляж, —
сказал я. — Вода отличная, правда?
Она кивнула.
— Вы катались на гавайских каноэ? Я отрицательно покачал
головой.
— Вон, видите, плывет одно? Они сначала уходят далеко, в
большие волны, а потом перед какой-нибудь особенно высокой волной
разворачиваются и гребут к берегу. Когда волна начинает их накрывать, они
ускоряются, и их поднимает на самый верх. Там нужно сделать несколько умелых
маневров, после чего всем можно расслабиться и катиться на гребне со страшной
скоростью почти целую милю.
— Звучит заманчиво, — сказал я.
— Ничего более восхитительного я в жизни не видела. А вы
никогда не катались?
— Нет.
— Тогда я должна вас просветить, — решительно сказала она. —
Я угощаю!
Она снова подала знак мальчику на пляже, и тот стал
семафорить руками.
Через минуту к нам подошло каноэ, и Мириам, взяв меня за
руку, сказала:
— Пойдемте, Дональд. Я хочу, чтобы вы сели прямо на носу —
там впечатления самые потрясающие. Вас ждет такое, что вы надолго запомните.
Я не видел причин, почему мне надо было отказываться. Бог
даст, Стефенсон Бикнел и Берта Кул пока что на пляже не появятся.
Мы залезли в каноэ и усердно налегли на весла. Сзади сидело
трое гавайцев — здоровые мужчины, отличные гребцы. Вряд ли мы сильно им
помогали, но, по крайней мере, для меня это было неплохое упражнение и приятное
развлечение после пяти дней безделья на корабле.
Скоро мы выбрались туда, где ходили уже высокие валы.
Мириам принялась мне объяснять:
— С этой стороны остров окружает внешний коралловый риф. Он
почти выходит к поверхности воды, поэтому огромные волны, которые несутся из
океана, разбиваются здесь на более мелкие. Эти уже не разбиваются и не
рассыпаются; у них появляются гребни, и они мчатся к берегу ровными линиями со
скоростью десять или пятнадцать миль в час, прямо до самого пляжа. Совершенно
ошеломляющее ощущение. Несешься в водовороте пены и…
— Гребите, гребите! — прервал ее крик гавайцев. Мы принялись
грести изо всех сил, уже в сторону берега; каноэ быстро заскользило по воде. Я
оглянулся через плечо. Нас нагонял огромный вал высотой футов в десять —
величественная масса воды, плавно вздымающаяся к небесам и увенчанная на гребне
полосой шипящей бедой пены. Нас подхватило и понесло вверх, словно на лифте.
— Гребите, гребите! — продолжали кричать гавайцы, а потом
вдруг прозвучала команда: — Весла в лодку!
Мы вытащили весла, и один из гавайцев — видимо, главный —
сделал несколько ловких гребков, точно поставив каноэ кормой к набегавшей сверху
полосе кипящей пены.
И мы понеслись вперед. По обе стороны от нас вода,
рассекаемая корпусом лодки, разлеталась хрупкими дугообразными волнами; позади
бушевал бурун, а впереди расстилалась безмятежная синяя гладь. Теплый воздух
бил мне в лицо и свистел в ушах; на солнце сверкали мириады бриллиантовых
брызг. И чем дальше мы летели, тем быстрее, казалось, нес нашу лодку могучий
вал.
Я оглянулся на Мириам. Она раскинула руки, ветер рвал ее
волосы, а глаза сияли от наслаждения. Наши взгляды встретились, и она послала
мне воздушный поцелуй. Я помахал ей рукой и стал снова следить за полетом
нашего каноэ.
Мы сделали четыре или пять рейсов и лишь тогда решили, что
уже хватит.
Когда мы вылезли из каноэ, Мира предложила:
— Посидим немножко на пляже, Дональд. Я хочу с вами
поговорить.
Я уселся рядом с ней, расслабил натруженные мышцы и
почувствовал себя совершенно счастливым.
— Мне кажется, — осторожно спросила Мира, — вы уже знаете из
разговора с Нормой, что у меня неприятности?
— Норма не особенно распространяется о чужих делах. Она
рассмеялась.
— Да, и все же вы о них знаете, не так ли?
