— Почему? — спросил я.
— Мне и в голову не пришло, — выпалил он.
Я высказался о его голове одним крепким кратким словцом и
вышел из ванной. Мириам Вудфорд вопросительно взглянула на меня.
— Это провокация, — быстро сказал я. — Ничего не говорить,
на вопросы не отвечать. То же самое относится к вам, Норма.
— А ко мне? — спросила Мицуи, подняв на меня взгляд своих
непроницаемых японских глаз. Личико у нее было безмятежное, как цветок лотоса.
— Об этом спросите свою совесть, — ответил я ей, — если,
конечно, она у вас есть. — Потом добавил: — Вам стоит только еще что-нибудь
присочинить про Бастиона — и вы получите на свою голову обвинение в убийстве.
Сержант Хуламоки и Дейли не выходили из ванной добрых минут
пять. Когда, наконец, они появились, пистолет был уже аккуратно завернут,
видимо, в надежде снять с него отпечатки пальцев, когда он высохнет. И я, и они
сами прекрасно понимали бессмысленность этой процедуры, так что все это
делалось лишь для проформы.
— Мне очень жаль, Лэм, что так получилось, — сказал сержант.
— Это я понимаю.
— Вы, конечно, считаете, что пистолет подложили?
— Конечно.
— Чем вы это докажете?
— Ничем! Это вы попробуйте доказать обратное, — парировал я.
Он выразительно посмотрел на Дейли и пробормотал:
— Тысяча чертей!
— Мне и в голову не приходило, что там может быть тайник, —
оправдывался Дейли. — Я думал, крышка вообще не поднимается. Во всех других
местах я посмотрел, сержант, это точно.
— Иными словами, — сказал Хуламоки, — вы посмотрели во всех
местах, кроме того, где лежал пистолет.
— Кроме того места, куда впоследствии был подброшен
пистолет, — поправил я. — Хорошо же вы готовите ваших сотрудников, сержант.
— Я хорошо готовлю своих сотрудников, — зло ответил
Хуламоки. — У меня хорошие сотрудники и я хорошо их готовлю.
— Оно и видно.
— Все делают ошибки.
— Но некоторые чаще, чем другие.
— Слушайте, Лэм, я, пожалуй, обойдусь без ваших замечаний.
— Теперь — конечно обойдетесь, — не удержался я. Его лицо
потемнело от злости.
— Сержант, — возник Дейли, — одно ваше слово — и я скручу
его в бараний рог.
Хуламоки отрицательно покачал головой.
— С ним мы еще разберемся, — сказал он. — Мне кажется, он
что-то знает.
— Наверняка что-то знает! — подхватил Дейли.
— К сожалению, не могу ответить вам тем же комплиментом, —
злорадно ответил я, обернувшись к Дейли.
Тот угрожающе двинулся ко мне.
— Дейли! — окликнул его сержант, и тот застыл на месте.
Хуламоки перевел взгляд на Мицуи.
— Сегодня утром вы якобы ходили за покупками, — сказал он. —
На самом же деле вы сели на автобус и поехали на Кинг-стрит, где у вас стоял
автомобиль. Вы вышли из автобуса и сели в этот автомобиль.
Лицо ее оставалось неподвижным, однако глаза заметались из
стороны в сторону, как мышки в клетке.
— Кое-что мы все-таки умеем! — самодовольно продолжал
Хуламоки. — Мы поговорили со всеми водителями автобусов, выезжавшими сегодня
утром на линию, и один из них вас узнал. Более того, он сказал, что вы всю
неделю выходили на этой остановке и садились в автомобиль.
— Разве это нарушение закона — ездить в автомобиле? — с
невинным видом спросила Мицуи.
— Все дело в том, кто для вас его арендовал.
— Мой приятель.
— Значит, Бастион был вашим приятелем?
Она задумалась.
— Так был или нет?
— Нет, — ответила она.
— Видимо, просто дал вам этот автомобиль из солидарности с
угнетенным рабочим классом, так? — спросил Хуламоки.
Мицуи молчала, снова надев на себя маску ничего не
понимающей восточной женщины; казалось, эту броню невозможно пробить никакими
хитроумными вопросами. Но сержанта Хуламоки это не смутило — видимо, опыт
работы с восточными молчальниками у него был.
— Если вы не скажете правду, я вас арестую. Сержант молча
смотрел на Мицуи; она тоже подняла на него глаза, и в комнате повисла
напряженная тишина.
Мицуи сидела неподвижно, как статуя, но глаза ее снова
забегали. Она всячески старалась избегать пытливого взгляда Хуламоки, а он все
смотрел и смотрел на нее, ни на секунду не ослабляя психологического давления.
Все остальные тоже молчали.
Потом сержант глянул на свои часы и вновь на Мицуи. Он не
говорил ни слова о том, сколько времени дает ей на размышление, лишь показывал
это всем своим поведением. Сидел он в свободной позе, не выказывая ни вражды,
ни дружелюбия. Было ясно, что он просто полицейский, который несет свою службу
— спокойно, без грубостей, но при необходимости будет действовать очень быстро
и жестко.
Такого напряжения Мицуи выдержать не могла.
— Я буду говорить, — сдалась она.
— Говорите, — сказал Хуламоки.
— Неделю с небольшим назад этот человек пришел ко мне, —
начала она.
— Кто?
— Он сказал, что его фамилия Бастион.
— Что ему было нужно?
— Некоторые услуги.
— Сколько он вам обещал?
— Сто долларов каждую неделю.
— Что вы должны были сделать?
— Впустить его в дом, когда госпожи не будет.
— И вы это сделали?
— Сделала.
— А что сделал он?
— Просверлил дырку в стене, вставил микрофон, протянул
провода. Он велел вымести осыпавшуюся штукатурку и привести все в порядок,
чтобы никто ничего не заметил.
— И вы это сделали?
— Сделала.
— Что дальше?
— Он установил записывающую машину и показал мне, как менять
катушки. Каждые шесть часов надо было менять катушки.
— И это вы делали?
— Делала.
— Куда вы девали пленки, которые записывали?
— Клала в свою сумку.
— А потом?
— Отвозила их мистеру Бастиону.
