Леонид неторопливо достал из кармана пачку «Парламента», закурил и, пустив дым к потолку, рассудительно произнес:
— Долго ты там, в натуре, не провисишь, сорвешься. А Бакс у меня по жизни терпеливый.
— Я все понял! — жалобно проблеял Могила. — Мы в этот дом ни ногой!
— Ты еще не все понял! — Леонид сплюнул на пол и подошел поближе. — Ты, мелочь пузатая, отдашь все, что там взял.
— Да у меня почти ничего не осталось, — ныл Могила, — я все продал, и деньги мы… того… пропили.
— Это, блин, плохо, — огорчился Леонид, и, поддерживая его мнение, Бакс недовольно заворчал.
— Можно я слезу? — простонал Могила. — Руки отнимаются.
— Слезай, — пожал плечами Леонид, — мне-то что.
— А он меня не загрызет? — испуганно покосился юный налетчик на бультерьера.
— А это уж ты у него, в натуре, спрашивай! — Леонид кровожадно ухмыльнулся, но потом добавил: — Ладно, если все отдашь, не тронет.
Он отошел к двери гаража и крикнул:
— Дарья Дмитриевна! Поглядите, какие здесь вещи ваши!
Могила, косясь на тихо рычащего Бакса, прошел в угол гаража и, разбросав сваленные там пустые коробки, открыл деревянный люк в полу. Под крышкой люка обнаружилась квадратная бетонная яма, в которой сиротливо приютилась Дашина песцовая шуба в прозрачном полиэтиленовом мешке.
— Вот все, что осталось, — смущенно произнес Могила.
— Моя, — обрадовалась Даша, заглянув в погреб, — а все остальные вещи где?
— Видик, что мы взяли в той квартире, — продали, телевизор маленький тоже продали, еще кое-что из шмоток… а шубу никто брать не захотел, потому что лето…
Даша повернулась к перепуганному до полусмерти юнцу и спросила:
— А еще там были деньги, восемьсот двадцать долларов, и украшения мои золотые!
— Денег не было, честное слово, или мы не нашли, а золото — вот, золото сейчас отдам.
Могила засунул руку в небольшую щель в стене и протянул Даше прозрачный целлофановый пакет с золотыми побрякушками.
— А где такой ящичек деревянный, небольшой такой, светло-коричневый?
— Какой еще ящичек? — покосился на нее Могила. — Не брали мы никакого ящичка!
— Отвечай вежливо, блин, если дама спрашивает! — прикрикнул на него Леонид. — Веди себя, в натуре, культурно, блин!
Бультерьер подкрепил слова хозяина утробным рычанием: видимо, он тоже был большим поборником культуры. Могила, мелко дрожа, униженно заныл:
— Да, блин, честное слово, не брали мы никакого ящичка! И денег никаких не брали! Зуб даю! Да там до нас все было уже перерыто! Честное слово!
— До вас перерыто? — недоверчиво переспросила Даша. — Ты чего выдумываешь? Ну-ка, рассказывай подробно, как вы пришли, как дверь вскрыли…
— Да мы ее не открывали! — хныкал Могила. — Там до нас кто-то поработал. Мы пришли в пять утра, думали — с дверью провозимся, смотрим, а она открыта…
— В пять? — Недоверия в Дашином голосе еще прибавилось. — Не врешь?
— Да что мне врать-то! — всхлипнул Могила. — В пять, честное слово!
— Заладил — «честное слово», «честное слово», — передразнила его Даша. — Какое у тебя может быть честное слово, если ты у нищих пенсионеров последние копейки, на похороны отложенные, украл!
— Это у каких пенсионеров? — поинтересовался молчавший до того Леонид.
— Из сорок шестой квартиры, — пояснила Даша. — Пока Николай Иваныч в больнице лежал, а жена его навещать ездила, эти красавцы обчистили их квартиру. У стариков и взять-то нечего, всего и было три тысячи, на похороны отложенные, так взяли, не погнушались!
— Откуда мы знали, на что у них там отложено? — снова набычился Могила.
Бультерьер подошел к нему поближе и вопросительно посмотрел на хозяина.
— Вот что, козел! — Леонид оскалился, став еще больше похожим на Бакса. — Где хочешь деньги доставай, а старикам этим похоронные, в натуре, верни! А то, сам знаешь, у нас разговор короткий!
Он переглянулся с бультерьером, и Бакс выразил полное согласие с такой позицией.
— Положите деньги к ним в почтовый ящик, — решительно добавила Даша.
— Все, Дарья Дмитриевна, здесь нам больше делать нечего, — сказал Леонид, прихватив тюк с шубой, — думаю, что эти, хоть и недоумки, все же поняли, что с ними будет, если они к нашему подъезду хотя бы на сто метров приблизятся. Трое недоумков энергично закивали.
— Бакс, ты пока тут посиди, за ними присмотри, — ласково сказал Леонид бультерьеру, выходя из гаража.
Несчастный Лелик томился в машине. Лицо его было нежно-зеленоватого цвета.
— Ну как, перетерпел? — весело спросил Леонид. — Смотри, если чехлы запачкал, вылизывать заставлю!
— Куда его теперь? — брезгливо спросила Даша — ей не хотелось ехать обратно с Леликом, он вызывал у нее физическое отвращение.
— Да никуда, здесь оставим. Тем придуркам найдется, что ему сказать, ведь это он их заложил. Выматывайся! — гаркнул он Лелику.
Тот боязливо взвыл, но вышел и направился к гаражу на трясущихся ногах. Леонид свистнул, и бультерьер выскочил из гаража и огромными прыжками понесся к машине. Лелика он равнодушно обогнул, как постороннее препятствие. Влетев в «Тойоту», как баскетбольный мяч в сетку, Бакс удобно расположился на заднем сиденье.
— Ну какой же ты молодец, Баксик! — умильно проговорила Даша. — Какой умница…
Бультерьер тихонько рыкнул, но в этом рыке не было злобы.
Не дожидаясь Леонида с Баксом, Даша вприпрыжку поднялась по лестнице. Тюк с шубой был ужасно неудобный, но она не обращала на это внимания. Ключ едва влез в замок, потому что руки у Даши дрожали. Отчаявшись открыть дверь самостоятельно, она позвонила.
— Черт, вечно его дома нет! — Она злобно пнула дверь ногой.
Но муж оказался дома, хотя на часах не было еще и десяти. Даша и не ожидала такого его раннего возвращения.
Муж открыл дверь и удивленно воззрился на Дашу: всклокоченная, с тюком наперевес — было чему удивиться.
— Где ты была? — сурово спросил он. — Я уже целый час жду.
«А где он был все эти дни, когда возвращался за полночь? — мгновенно мысленно разъярилась Даша. — Я же его ни о чем не спрашивала».
Она бросила тюк с шубой прямо на пол в прихожей и перевела дух.
— Пришел человек с работы, а жена по соседкам шляется, — начал заводиться Игорь, — поесть и то нечего!
Голодный мужчина становится социально опасным, это знают все жены, но попавший в кровь адреналин — там, в гараже, при беседе с ворами — требовал выхода, и Даша пришла в ярость.
— Ах, вот как, — зловещим тоном начала она, — мы, стало быть, вспомнили про жену и пришли сегодня пораньше. И очень обиделись, что нас никто не встречает с цветами и оркестром.
