Подвал в доме Богуславских был большой, сухой и чистый. Там располагались винный погреб, а также мастерская хозяина, куда всем домашним вход не разрешался. Еще там размещалась прачечная: там стояли две стиральные машины и сушилки для белья. Еще имелся чулан со всяким барахлом, которое накапливается даже в таком богатом доме – коробки из-под бытовой техники, сломанный пылесос, подушки, плетеная мебель для веранды…
Я разгребла все эти вещи и запихнула чемодан в самый темный угол, прикрыв его куском пленки. Затем придвинула коробки, одна раскрылась, и на пол высыпались коробочки с диетическим творожком, на каждой была нарисована клубничка.
Что за дела? Молочные продукты нужно хранить в холодильнике. Я наклонилась собрать коробочки и удивилась еще больше. По весу они были пусты. Но тщательно заклеены.
В это время я услышала сзади подозрительный шорох, но обернуться не успела, потому что сверху на мою бедную глупую голову обрушился удар, и больше я ничего не помню.
Видимо, с утра судьба благоволила дяде Васе: он не попал в пробку, машина не заглохла на перекрестке, и через двадцать минут он уже находился на Рыбацкой улице.
Здесь ему стала понятна и вторая часть адреса: в заснеженном сквере неподалеку от ресторана сидел в скучающей позе чугунный длинноволосый человек в долгополом сюртуке и круглых очках, съехавших на самый кончик носа.
Подойдя к памятнику, Василий Макарович прочитал на постаменте, что человек в очках – это революционный демократ, публицист и писатель Николай Александрович Добролюбов.
– Точно, очкарик! – проговорил, ни к кому не обращаясь, Василий Макарович.
Он огляделся по сторонам.
Прямо напротив памятника был подъезд, закрытый на кодовый замок. Чуть правее имелся еще один подъезд, на этот раз уже с домофоном. Видимо, тут жили люди более обеспеченные, а скорее – более ответственные, серьезнее относящиеся к вопросам безопасности.
Мрачный санитар Степан Степанович сказал Гене-Юзеру, что таинственная контора переехала в четвертый подъезд от очкарика. Однако в доме рядом с памятником было только два подъезда, дальше виднелась арка, ведущая во двор.
Дядя Вася вздохнул, оглянулся на свою машину и вошел в эту арку.
Тут Василий Макарович чуть не столкнулся с каким-то странным человеком. Этот человек шел, покачиваясь, как пьяный, за ним волочилось по земле длинное измятое пальто, вдетое в один рукав, голова была всклокочена, глаза чуть не вылезали из орбит. Держась одной рукой за голову, другой рукой странный незнакомец размахивал в воздухе, как будто разговаривал сам с собой на языке жестов, причем монолог этот был чрезвычайно эмоциональный, на грани скандала. С трудом избежав столкновения с дядей Васей, незнакомец обошел его и особенно выразительно взмахнул рукой.
– Закусывать надо! – недовольно проворчал Василий Макарович. – И вообще, пить не надо, если не умеешь!
– Пить?! – возмущенно переспросил незнакомец и горько расхохотался. – Если бы в этом было все дело! Да я и не пил вовсе…
Дядя Вася принюхался. От незнакомца и впрямь не пахло спиртным, пахло от него отчаянием, если есть на свете такой запах.
– Тебе, мужик, может, помощь нужна? – осведомился Василий Макарович сочувственно. – Что с тобой случилось?
– Да какая там помощь! – выдохнул незнакомец, – Мне уже ничего не поможет!
Он придвинулся к дяде Васе, схватил того за лацкан и прошептал едва слышно:
– Не ходи туда, слышишь? Не ходи, погибнешь! Меня вот предупреждали умные люди, да я не послушал…
– Куда – туда? – переспросил Василий Макарович, невольно отстранившись.
– Туда… – странный человек неопределенно махнул рукой и устремился прочь.
Дядя Вася обернулся, чтобы спросить его еще о чем-то – но незнакомца и след простыл.
Пожав плечами, дядя Вася миновал подворотню и оказался в небольшом заасфальтированном дворе. Непосредственно рядом с подворотней был еще один подъезд, закрытый на кодовый замок, чуть дальше несколько выщербленных ступеней спускались к приоткрытой двери полуподвала. Больше никаких дверей не было.
Василий Макарович снова припомнил слова мрачного санитара. «Они переехали в четвертый подъезд от очкарика». Запертая на замок дверь была третьей по счету, значит, по всему выходило, что санитар говорил про полуподвал. Хотя этот полуподвал выглядел нежилым и очень подозрительным.
Однако других вариантов в обозримых окрестностях не имелось.
Василий Макарович огляделся по сторонам и неохотно спустился по ступеням.
Дверь перед ним была давно не крашенной, растрескавшейся и перекосившейся, однако, когда он толкнул ее, она с жутким скрипом приоткрылась.
Дядя Вася протиснулся внутрь.
Он и сам не знал, что ожидал увидеть за этой дверью – скорее всего, мрачный сводчатый подвал, населенный крысами и бомжами. Однако перед ним показалось маленькое, довольно чистое помещение, скудно освещенное болтающейся под потолком тусклой лампочкой. В этом скудном свете Василий Макарович разглядел толстую тетку лет шестидесяти в полосатых шерстяных носках и отороченной мехом безрукавке. У тетки было жабье лицо, маленькие тусклые глазки и огромная бородавка на левой щеке.
При виде ее в душе у дяди Васи всплыло какое-то смутное, но неприятное воспоминание. Тетка разгадывала кроссворд, но сразу же оторвалась от своего занятия и уставилась на вошедшего.
– Пропуск! – проквакала она совершенно по-жабьи.
Только тут дядя Вася понял, кого она ему напоминает.
Много лет назад, когда он был совсем молодым лейтенантом, ему пришлось некоторое время прожить в милицейском общежитии. Там дежурила на вахте точно такая же тетка с жабьим лицом и замашками заправского эсэсовского надсмотрщика. Ей доставляло огромное удовольствие мучить молодых жильцов, она ни за что не пускала в общежитие девушек, да и самих молодых милиционеров не пропускала в неурочное время, и получала огромное удовольствие, унижая их всеми доступными способами.
Кто-то из жильцов общежития прозвал ту вахтершу Шарфюрером, и это прозвище надолго к ней приклеилось. Особенно подходящим оно казалось оттого, что вахтерша все время вязала один и тот же бесконечный шарф.
Василий Макарович протер глаза и пригляделся к тетке.
Неужели это она, Шарфюрер из того давнего милицейского общежития?
Да нет, слишком уж невероятно! Той сейчас было бы, наверное, лет сто! Столько все же не живут даже вахтерши!
– Пропуск! – снова проквакала тетка.
Дядя Вася растерянно молчал, и вдруг из-под журнала с кроссвордом показался темный сдвоенный ствол.
Василий Макарович не поверил своим глазам.
Под журналом вахтерши лежала охотничья двустволка огромного калибра с коротко отпиленными стволами – самый настоящий кулацкий обрез, страшное оружие, особенно на дистанции ближнего боя. Выстрел из такого обреза оставляет раны размером с футбольные ворота.
