Сзади, совсем близко, снова послышался волчий вой.
Теперь в нем слышалось мрачное удовлетворение.
Невольно вздрогнув, фон Армист понял, что хищники пируют на поляне недавнего боя.
Что делать… такова война. Одно только в этом хорошо: если на той поляне хозяйничают волки – значит, там еще нет партизан, значит, они еще не идут по следу отряда…
Дорога, точнее, тропа, сделала поворот, и барон увидел слева от нее круглое лесное озеро. Темная вода была совершенно неподвижна, но в ней не отражались окружавшие озеро мрачные ели. Казалось, не вода, а черная непрозрачная кровь заполняет до краев эту глубокую впадину.
Дорога проходила по самому берегу и сворачивала дальше, в непролазную чащу.
И барон понял, что нашел место, которое искал все это время.
Место, где он спрячет, похоронит сокровища императора, трофеи, вывезенные из сожженной Москвы.
Он приказал возчикам остановиться на берегу озера и выпрячь лошадей.
Кавалеристы спешились и вместе с возчиками принялись разгружать повозки. Вскоре на берегу озера образовалась огромная груда сокровищ. И тогда барон приказал сбросить все в воду.
Все медлили, никто не хотел начинать эту варварскую работу.
Тогда барон взял в руки огромную золотую чашу, усыпанную неограненными рубинами, подошел к берегу и бросил ее в воду.
Чаша, громко булькнув, ушла в глубину. По черной воде разбежались круги, и тут же поверхность затихла и разгладилась.
Вслед за чашей барон бросил в озеро серебряное паникадило, затем – тяжелый наперсный крест…
Только тогда к нему присоединился лейтенант Крузенштерн, земляк барона из прибалтийских немцев, а потом и остальные.
Фон Армист понял, что удачно выбрал место захоронения трофеев: озеро было глубоким от самого берега, торфяная вода – совершенно непрозрачной, значит, сокровища императора никто не найдет…
Кроме тех, кто знает, где они спрятаны.
Солдаты и возчики выполняли его распоряжение неохотно. Им казалось глупо, немыслимо топить в черном озере такое сказочное богатство, тем не менее они не смели противиться приказу.
Пока – не смели, но что будет завтра?
Барон перехватил взгляд возчика-бретонца, который тащил к воде тяжелый золотой сосуд. Этот взгляд можно было читать как открытую книгу: да ведь на это золото можно купить целое стадо коров, да еще останется на хороший лужок…
Только теперь барон понял, какую трудную задачу поставил перед ним император.
Работа продвигалась быстро.
Трое солдат с трудом дотащили до берега огромный позолоченный крест, украшавший до пожара одну из главных московских колоколен. Как же русские называли ту церковь? Кажется, Jean le Grand, Иван Великий…
Они сбросили крест с берега, вода громко плеснула, и из-за этого барон не расслышал другой звук – шорох ветвей, треск сухих сучьев под ногами людей.
Но в следующее мгновение он уже увидел выбегавших из леса партизан.
Это были не солдаты русского императора, а крестьяне в лаптях и рваных армяках, вооруженные чем попало – кольями и топорами, самодельными пиками и цепами.
Впереди бежал священник, бородатый поп в черном подряснике, с крестом на груди и кавалерийской саблей в руке. За ним поспешала пожилая женщина с остро заточенной косой – казалось, это символ смерти со старинной гравюры.
– Что ж вы творите, басурманы? – кричал поп, размахивая своей саблей. – Православный крест потопили?
– Перебить их всех, и дело с концом! – кричал сзади толстый мужик в сбитой на затылок шапке. – Перебить поганых и самих в это озеро покидать! А вещички поделить!
– Отряд, к бою! – выкрикнул барон, хватаясь за палаш.
Карабин его был заряжен, но он оставил его на седле, когда начал разгружать трофеи.
Солдаты, ругаясь и молясь, бросали сокровища и хватались за оружие. Крестьян было гораздо больше, но они были плохо вооружены и не умели сражаться в строю, поэтому барон верил в победу. Он бросился вперед, стараясь отделить священника, в котором сразу признал главаря. Без него банда разбежится…
Однако на пути его оказалась та самая баба с косой.
Барон не привык сражаться с женщинами, поэтому на первых порах отступал, стараясь только обороняться, и это едва не стоило ему жизни: ужасная женщина размахивала косой, как будто работала на сенокосе, и нанесла барону серьезную рану, порезав его правую руку. Он отбивался, перехватив палаш левой рукой, и медленно отступал к берегу. Когда он уже стоял у самой воды, крестьянка бросилась на него с ужасно перекошенным лицом и замахнулась косой, явно намереваясь скосить его голову как колос, – но внезапно она поскользнулась на глинистом берегу, скатилась в воду и исчезла в глубине, даже не всхлипнув.
Барон в ужасе отвернулся от озера и оглядел поле боя.
Схватка была ужасной.
Кто-то из солдат пробился к лошадям и вооружился карабином, но остальным приходилось довольствоваться палашами. Против них партизаны успешно использовали свое ужасное оружие, и берег озера был уже покрыт трупами и ранеными. Проломленные головы, разрубленные конечности, страшные раны, нанесенные мужицкими топорами и палашами солдат. Пожухлая трава была залита кровью.
Барон нашел глазами русского священника. Тот как раз зарубил своей саблей молодого француза и теперь читал над ним молитву. Фон Армист позволил ему закончить обряд милосердия и только тогда бросился в бой.
Сабля попа скрестилась с палашом барона, высекая при ударе тусклые искры.
Священник был неловок, ему не хватало боевого опыта, зато он отличался удивительной силой и выносливостью, а кроме того, им двигала ярость к захватчикам, так что на первых порах шансы противников почти сравнялись.
Барон отбивал удар за ударом, но очень скоро он почувствовал, что его силы подходят к концу. Ведь сегодня это была уже вторая схватка с партизанами, да и долгая дорога через лес отняла у него много сил. Самое же главное, давала себя знать рана, полученная в схватке с женщиной.
Священник же, казалось, совершенно неутомим. Он наступал на барона, размахивая своей огромной саблей, и приговаривал, тяжело и хрипло дыша:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!..
Барон медленно отступал, пока не почувствовал спиной одну из повозок. Больше отступать было некуда. Раненая рука с палашом едва слушалась его, кровь сочилась из раны сильнее и сильнее. Из последних сил фон Армист поднял тяжелый палаш над головой, заслоняясь от сабли священника.
