Действительно, почему его так волнует чужой муж? И эта Елена Вячеславовна — самая заурядная замотанная работой тетка. Никаких особенных качеств я в ней не заметила. Ну, тянет на себе семейный воз, так не вытянула же! Все равно нищенствуют. И почему Вадим принимает в ней такое участие? Ведь больных-то через его руки ой как много прошло, и что же, всех помнить?
— Да на самом деле возмутительно, — Вадим придвинул к себе тарелку, которую поставила перед ним официантка, и начал есть, кажется, совершенно не замечая, что, — понимаешь, сама она никогда на него не жаловалась, эта тягостная картина сложилась из каких-то деталей, из обмолвок, из разговоров... и потом, когда ее выписывали, этот козел пришел ее встречать и прямо в больнице снова огорошил: «Я, — говорит, — написал заявление».
Жена опять хватается за сердце.
Я уже сам на него прикрикнул: «Вы думаете, что говорите? Ваша жена только-только выкарабкалась, у нее больное сердце, ее ни в коем случае нельзя волновать!»
— Я представляю, — тихонько сказала я, но Вадим не расслышал и продолжал:
— А он смотрит, абсолютно не понимая, чего от него хотят, и начинает рассказывать: «Они усадили меня за составление смет! Меня, специалиста с таким колоссальным опытом! Ну, я, конечно, высказал этому начальнику все, что я о нем думаю, а после этого, естественно, положил на стол заявление... Неужели ты хочешь, чтобы я совершенно не уважал самого себя и после стольких лет высококвалифицированной работы сделался рядовым сметчиком?»
А жена думает о том, что рядовой сметчик в строительной организации зарабатывает втрое больше учительницы, и о том, что ей снова придется подтягивать какого-нибудь двоечника, чтобы пристроить своего высококвалифицированного идиота на работу, с которой он убежит, не отработав и месяца...
В общем, наверное, лучше бы этот недоумок действительно пил, но зарабатывал бы хоть какие-нибудь деньги и помогал жене тащить весь этот воз.
— Что мы все про них говорим? — не выдержала я. — Неужели так интересно?
— Ты же сама спросила, — Вадим оторвался от тарелки и удивленно поглядел на меня.
— Меня интересует Елена Вячеславовна постольку, поскольку она связана с делом, — я решила поставить все точки над «i», — поскольку она — племянница убитой старушки Скавронской. Так что давай оставим в покое ее мужа-неудачника, в конце концов они сами как-нибудь разберутся в своих семейных проблемах.
— Ты считаешь, что я лезу не в свое дело? — наконец-то он правильно отреагировал.
— Да, так, — твердо сказала я, — я считаю, что раз она живет такой жизнью, то сама хочет так жить. Может быть, женщине нравится, чтобы ее жалели...
— Как раз ее-то никто не жалеет! — пылко вступился Вадим, слишком пылко, на мой взгляд.
— Но ты же вот пожалел, — кротко заметила я.
— Но она никогда не просила жалости!
— А может, это только тебе так кажется?
— Что ты от меня хочешь? — Он надулся. — Елена Вячеславовна — моя пациентка.
— Уже нет. Она перестала ею быть, когда выписалась из клиники. Жизнь, дорогой мой, — это не больница. Это только в больнице все обязаны доктора слушаться.
— Ты говоришь совсем как моя жена! — высказался он и тут же пожалел об этом, я поняла это по его глазам.
— Вот и к делу подошли! — обрадовалась я. — Расскажи-ка о своей жене подробнее!
— Это неинтересно, — он отвернулся. — Тем более что жена — бывшая, мы разошлись.
Внезапно меня осенило.
— А хочешь, я скажу, где вы с ней познакомились, с твоей бывшей женой? — весело спросила я и продолжала, не дожидаясь его ответа: — Вы познакомились в больнице, она была твоей пациенткой. Ты так заботился о ней, что ей показалось, что ты ее любишь. А в доктора, да еще такого симпатичного, все больные влюблены. Но в жизни все не так, как в больнице, это мы с твоей бывшей женой точно подметили, а ты продолжал относиться к ней как к пациентке. Это значит — доктор командует, что делать, а больная должна все это беспрекословно выполнять, да еще и быть благодарной доктору по гроб жизни.
— Хватит! — Он отодвинул стул и привстал с места. — Если тебе нечего больше сказать, то давай расстанемся. У меня дел много.
— Больные? — не удержалась я. — Больные ждут?
— Никто меня не ждет, — устало сказал он, — дежурство мое только завтра...
— Извини, — я погладила его по руке, — кажется, теперь я влезла не в свое дело.
— Давай лучше про убийство Скавронской и про то, как тебе отвязаться от шантажиста.
— Давай, — согласилась я, — давно пора перейти к делу! Итак, что ты, как непредвзятый человек, можешь сказать по этому поводу?
— Что тут можно сказать? Все сходится на шефе твоего Павла, этом, как его...
— Валерии Васильевиче Пересвете. Фамилия у него такая — Пересвет, — пояснила я.
— Хорошая фамилия. Но фамилия его от подозрений не освобождает. Бумаги он у Павла взял? Взял. После этого все и случилось.
— Что случилось? Старуха умерла? Ты думаешь, он и убил старуху Скавронскую? — спросила я.
— Я ничего не думаю. Чтобы на человека убийство вешать, надо точно знать, что это он, — недовольно сказал Вадим.
— Казалось бы, чего проще... — задумчиво произнесла я. — Прихожу я к капитану Овечкину и рассказываю ему все подробно. Овечкин — это тебе не Быков, Овечкин дослушает меня до конца и кое-что, может, и поймет. Значит, рассказываю я ему про ссору Павла с Валерием Васильевичем, призываю в свидетели Ульяну, разговор заходит о найденных бумагах, его вызывают в милицию...
— Если даже его и вызовут в милицию, то он от всего запросто отопрется в течение пяти минут! — Вадим произнес это так громко, что официантка, скучавшая у стойки, оглянулась и взглядом спросила, не пришло ли уже время для кофе.
Вадим успокоил ее, что это время еще не настало, и продолжал тоном ниже:
— Сейчас я тебе объясню, почему мы не можем пойти по такому простому пути.
Я и сама прекрасно понимала, почему нельзя привлекать к этому делу милицию, то есть действовать официальным путем, но решила дать Вадиму возможность все подробно и досконально мне объяснить. Пусть ему будет приятно, пусть порадуется!
— У нас на Валерия Васильевича Пересвета ничего нет. В самом деле, кто видел те проклятые бумаги? Павел, но его нет в живых. Погиб Павел в аварии, и на первый взгляд нет в его смерти ничего подозрительного.
— Да уж, — хмыкнула я.
— Дальше, девушка эта, Ульяна. Не станет она ничего подтверждать, что ей — работа своя надоела, что ли? Шеф от всего отопрется, но ей в этой фирме больше не работать. А фирма хорошая, платят небось прилично. Кто еще видел те бумаги?
— Работяги на объекте, которые этот чертов сейф открывали, — подала я реплику.
