– Bruciamento della vanita, – повторила Катаржина.
– Сожжение сует… – перевел Старыгин с итальянского на русский.
Они поглядели друг на друга и сказали хором:
– Савонарола!
Действительно, имя монаха Джироламо Савонаролы навеки связано с Флоренцией.
Пятнадцатый век, жизнь богатого города сложна и беспокойна. С одной стороны – блистательный двор Медичи, вокруг которого группируются философы, поэты, художники и музыканты. С другой стороны – два враждующих религиозных ордена – доминиканский и францисканский, которые борются за власть над душами (а заодно и кошельками) флорентийцев. Центром доминиканцев становится монастырь Сан-Марко, где долгое время жил и работал замечательный мастер фра Беато Анджелико.
Джироламо Савонарола тоже был монахом-доминиканцем. А стало быть, проповедником. В своих проповедях он смело критиковал правителей города, обвиняя их в распущенности, в поощрении пороков и безверия, напоминал слушателям о Страшном суде, обвинял в отходе от Бога. Его проповеди стали необычайно популярны среди горожан, аскетический монах с горящими глазами собирал толпы слушателей, у него появилось множество последователей, и когда Медичи вынуждены были бежать, поскольку в город вступили войска французского короля, Савонарола воспользовался благоприятным случаем и стал устанавливать свои порядки.
Прежде всего, он придумывает «полицию из детей». Дети убегают от родителей и становятся обличителями суетного, безнравственного образа жизни. Им Савонарола доверяет определять, является ли данное произведение искусства моральным или греховным. Маленькие негодники молотками разбивают бесценные античные статуи, рвут на куски пергаменты и старинные книги, ломают ценные инструменты. Савонарола не устает обличать «предметы суеты» – картины, где изображены мадонны с обнаженной грудью либо женщины в дорогих красивых одеждах, усыпанных драгоценностями.
На главной площади города – площади Сеньории – разжигают огромный костер, куда дети-инквизиторы, а также множество взрослых последователей Савонаролы тащат всевозможные «предметы суеты и анафемы».
В костре горят карнавальные костюмы и маски, вольнодумные книги, ноты, мандолины и лютни, а также шахматы и карты, и множество предметов, с помощью которых легкомысленные женщины украшают себя в угоду бесу. И еще картины – бесценные произведения художников Возрождения.
Религиозное безумие охватывает практически весь город. Даже великий художник Сандро Боттичелли собственноручно приносит на площадь и бросает в «костер суеты» свои собственные бесценные творения.
– Сожжение сует… – повторила Катаржина. – Знаешь ли ты, что в университете я писала курсовую работу из истории Флоренции и прочитала кучу материалов? Некоторые историки полагают, что Савонарола был величайшим человеком своего времени. Он хотел создать идеальное общество, где все любили бы только Бога…
– Фанатик и мракобес! – сердито ответил Старыгин. – Сколько пропало бесценных произведений искусства из-за его проповедей!
– Так или иначе, его все же отлучили от церкви и сожгли на костре, а стало быть, он мученик, – заметила Катаржина. – Но мы отвлеклись. Собирайся, мы идем в монастырь Сан-Марко!
Старыгин ушел в душ, Катаржина еще что-то говорила, правда негромко: сквозь шум льющейся воды едва был слышен ее голос.
– Кто-нибудь приходил? – спросил он, выходя из душа и причесывая мокрые волосы.
– Я говорила по телефону…
– С кем? – спросил Старыгин, потому что внезапно ему захотелось узнать что-то о ней.
– Какая разница! – раздраженно отмахнулась она, но тут же, очевидно почувствовав его настроение, повернулась и ответила мягко:
– Муж звонил из Мюнхена.
– У тебя есть муж? – Изумлению Старыгина не было предела. Менее всего к доктору Катаржине Абст подходило определение «замужняя женщина».
– Да, а отчего это тебя так удивляет? – она нахмурила тонкие темные брови.
Старыгин промолчал и отвернулся.
– Не думала, что тебя так волнуют вопросы морали, – протянула Катаржина. – Успокойся, муж бывший. Уже некоторое время мы с ним в разводе.
– Извини, – Старыгин погладил ее по руке, – я не должен был спрашивать.
Про себя он подумал, что, в общем, его нисколечко не волнует, замужем она или нет, есть ли у нее дети, он просто хочет знать про нее хоть какие-то подробности. Пока что рядом с ним находится женщина-загадка.
«Может быть, так и лучше? – спросил он себя. – Вовсе незачем обязательно докапываться до самой сути… Тем более что она явно этого не хочет».
Миновав прекрасную площадь Сантиссима Аннунциата, с трех сторон охваченную легкими открытыми галереями, спутники подошли к пышному резному порталу монастыря Сан-Марко.
Массивная деревянная дверь была полуоткрыта.
Старыгин толкнул ее и вошел в прохладный полутемный холл монастыря.
– Музей скоро закрывается! – сообщил посетителям толстенький краснощекий человечек со сложенными на животе руками. – Мы открыты для посетителей только до двух часов!
Все остальное время принадлежало монахам, Старыгин знал, что монастырь действующий.
– Хорошо, – кивнул Старыгин, – мы не будем задерживаться.
Миновав первый этаж, где в просторных монастырских помещениях были расставлены и развешаны многочисленные работы самого знаменитого обитателя монастыря, монаха и художника фра Беато Анджелико, Старыгин и Катаржина поднялись по широкой лестнице на второй этаж, где размещались кельи монахов.
Прямо против лестницы на беленой стене они увидели величайшую фреску фра Анджелико – «Благовещение». Трогательное, исполненное величия лицо Девы Марии, с удивлением взирающей на коленопреклоненного архангела, стройная колоннада, под которой она нашла приют, нежная зелень травы с разбросанными по ней цветами – неудивительно, что этот художник получил прозвание Беато, что значит «блаженный». Казалось, что фреска излучает чистый, прозрачный свет, незамутненный злобой дня, свет райской безмятежности.
Миновав «Благовещение», спутники пошли вдоль ряда монашеских келий, в каждой из которых фра Беато Анджелико создал по одной фреске.
Строгие и сдержанные картины одна за другой разворачивали сюжет жизни и мученичества Иисуса Христа – Рождество, Преображение, Страсти Христовы…
Перед закрытием в музее не было ни души, Старыгин старался ступать неслышно, чтобы не нарушать благоговейную тишину этого удивительного места. Простые беленые стены выгодно подчеркивали фрески.
– Что ты тянешь время, – прошептала Катаржина, – музей закрывается, нам нужно найти келью Савонаролы…
Наконец в дальнем углу они нашли крошечную келью, где стоял стол грубо обработанного дерева, большой сундук, который служил, очевидно, монаху постелью, а на стене висело распятие и портрет Джироламо Савонаролы.
Тотчас материализовался еще один толстенький краснощекий человечек, похожий на того, что сидел при входе, как брат-близнец. Он всплеснул коротенькими ручками и затараторил:
