Иванов бросил взгляд в зеркало. Волков смотрел в окно, сжав челюсти и насупившись.
– Трагедия, бесспорно, сильно изменила твою жизнь. Но все есть в плане Отца, в орнаменте его Нитей. Несчастье открыло тебе путь к вере, к Истине. Тебя выделили из иных верующих, наделили Искрой, дали силы и возможность продолжать жить. Но ты, вместо того, чтобы служением возвышать память о близких, предаешься пьянству, распутству и черной тоске. Тем самым оскорбляешь и их, и нашу веру и устои.
Иванов внимательно смотрел на отражение Волкова. Егор молчал.
– Ты совершаешь непростительные ошибки, которые стоят жизни нашим братьям. Я считаю, что в сегодняшней гибели Влада есть немалая доля и твоей вины. Владея информацией, ты не поделился ею ни с кем. Зная, что рамаи уже делали попытки принести человеческую жертву, ты мог бы предупредить Гаврилова, уведомить меня. Но ты не сделал этого. Ты как наркоман, упиваешься этой войной, позабыв обо всем. Словно это последнее, что тебя тревожит. Или единственное, что тревожит вообще.
Егор молчал, сжимая и разжимая кулаки. Слова Иванова сдвинули в голове, из которой еще не до конца вышел хмель, непрочную стену, из-за которой, словно слизни, поползли тяжелые мысли. Захотелось сдохнуть.
– Ты понимаешь, что, если не одумаешься, мне придется объявить о твоем отлучении? Ты осознаешь, что в тебе погасят Искру? Никто никогда не отпустит действующего религера на все четыре стороны.
– Да, тебе бы этого хотелось, – зло процедил Волков.
– Как ты смеешь!
– Вот давай не будем делать вид, что у нас с тобой все было ровно и раньше! – повысил голос Егор. – Я еще помню, как ты голосовал за то, чтобы погасить мою Искру. Тогда, после случая с Калиной.
– То совершил непростительную ошибку, – жестко сказал Иванов. – Мы тогда чудом не потеряли половину территорий. Почти год работы, пять информаторов, сорванные переговоры – все в один миг отправилось в тартарары. Мне нужно было голосовать за твое поощрение? Религер не должен и не может так ошибаться!
– А я и не оправдываюсь. Мне с этим приходится жить. Вот только ты с тех пор начал копать под меня. Копать упорно и целеустремленно. Даже пытался найти моего информатора, лишь бы подобраться поближе. Думаешь, я не в курсе, что на меня уже целое досье собрано?
Иванов стойко выдержал тираду. Ответил почти примирительно.
– Я так работаю, Егор. Я делаю выводы из ошибок и стараюсь обезопаситься впредь. Только в кино снаряд дважды не падает в одну воронку. В жизни как раз наоборот и ты знаешь об этом. Обжигаются те, кто играет с огнем. Тонут те, кто лезет в воду. Те, кто предал раз, предадут и второй. И если тобой однажды уже воспользовался враг, то я должен знать, когда он попытается сделать это вновь.
Волков промолчал, пряча взгляд под сдвинутыми бровями.
После короткой паузы голос Иванова сделался мягче, стал почти отеческим.
– Я не враг тебе, Егор, я действительно хочу понять, что с тобой происходит. Меня беспокоит твое состояние и образ жизни. Ты – хороший человек, умелый воин. Но я уже не знаю, как достучаться до тебя. Я каждый день молюсь о спасении твоей души, чтобы вера укрепила твой дух и дала сил бороться с тем червем, что грызет изнутри. Но прежде ты сам должен помочь себе. Пока этого не произойдет, пока я не увижу изменений в положительную сторону, я не могу позволить тебе представлять интересы нашей веры. Я снимаю тебя с работы в поле. Завтра придешь за новым назначением. Мера временная, но я не имею права рисковать.
Иванов хлопнул ладонью по ободу руля, давая понять, что его решение окончательно.
Егор склонил голову, пятерней пригладил волосы. Задумчиво пожевал губы, обдумывая услышанное. Наконец, решительно взялся за ручку двери, потянул. Дверь с легким щелчком раскрылась.
Иванов даже не повернулся.
Выставив одну ногу наружу и почти выйдя из машины, Волков вдруг остановился и мрачно произнес в сторону:
– Просто был ближе всех.
– Что? – переспросил Николай.
– Когда погибли жена и дочь, храм мистириан оказался просто ближе всех. Просто по пути. Всего лишь.
Он не стал дожидаться реплики Иванова, вылез из салона, поднял воротник и пошел в темноту, вниз по улице. Прочь от пыхтящих машин, от шумных людей, от разоренного дома рамаи.
Шел долго, минуя квартал за кварталом. Его никто не догнал, никто не позвонил. Прячущиеся в подворотнях хулиганы настороженным взглядом провожали высокую фигуру религера, своим чутьем определяя не жертву, но хищника. Предпочитали не связываться. Одинокие ночные прохожие, чуть завидев бредущего одноглазого мужчину с недобрым лицом, спешили перейти на другую сторону улицы.
Ботинки и низ брюк промокли, пятна грязи покрыли полы пальто. Один раз религера окатила грязной водой из лужи лихо пронесшаяся мимо машина, с ревом скрывшись за поворотом.
Но Волкову было плевать. Мыслями он был далеко от своего бренного тела.
Егор шел, мерно переставляя ноги, пустым взглядом смотрел перед собой. Стыд и отвращение к себе скользкими змеями переплетались с усталостью и тоской. Холодный клубок занимал всю сущность религера, превращал мысли в кашу из образов, воспоминаний и утраченных желаний…
…Ее звали Алина. Они познакомились в университете, на третьем курсе – стройная, кудрявая девушка с веснушками на задорно вздернутом носу появилась в группе в начале года, перевелась с другого факультета. Тогда Егор, не обратил на нее особенного внимания – девушка оказалась тихоней и не попадала в круг интересов бесшабашного заводилы с вечно смеющимися глазами. Студенческая жизнь неслась ярким болидом непохожих друг на друга дней и бессонных ночей, была полна мимолетных и ни к чему не обязывающих связей, пьяных вечеринок и авантюрных походов. Время от времени Егор замечал Алину то у друга на праздновании дня рождения, то в числе болельщиц за университетскую футбольную команду, где он играл. Рано познавший женское внимание и считающий себя экспертом в отношениях, он сразу понял, что нравится Алине, такое было сложно не заметить. Но считал непорядочным воспользоваться подвернувшейся ситуацией, благо и без нее было кому погреть постель. Да и, по сути, они почти никогда не разговаривали, ведь не считать же беседами дружный гогот в компании или песни под гитару у костра.
Все изменилось к середине пятого курса. Очередная безумная идея, теперь уже и не вспомнить, кого именно, обернулась для Волкова серьезной травмой – взятый напрокат дельтаплан не послушался руля и на полной скорости унес Егора в лесопосадки. Результатом падения стала травма позвоночника, переломы ног, руки и сотрясение мозга. Врачи сказали, что еще легко отделался.
Лежа в палате даже без возможности почесаться, сутками считая трещины на потолке, Волков впервые испытал разочарование в людях.
Он всегда считал себя душой компании. Всегда считал, что у него десяток друзей, верных и преданных. Которые всегда поддержат и будут рядом, что бы ни случилось.
