– Выглядишь так, будто только что вышла из тюрьмы!
– Да у нас в колледже все в татушках! Мам, мне уже
восемнадцать. Имею право делать со своим телом, что хочу!
– Ты хоть представляешь себе, как это выглядит? А когда
тебе стукнет пятьдесят? Ты что, спятила? – Она запаниковала еще
больше. – У Джинни тоже есть?
Вероника со смущенным видом присела рядом с матерью и
обхватила ее руками.
– Мам, прости. Я не хотела тебя расстраивать. Я о такой
татуировке, знаешь, сколько лет мечтала?!
Олимпия знала, что это правда. Но тогда ей казалось, что она
сумела отговорить дочь. Ей и в голову не могло прийти, что Вероника ослушается
и сделает себе татуировку, как только уедет из дома.
– Почему ты ее на попке не сделала? Там хоть видеть
никто не будет! Неужели не понимаешь, как это смотрится?
– Мам, она мне жутко нравится… Правда…
И тут Олимпию как обухом ударило. Платье-то у Вероники с
открытой спиной – вырез чуть не до талии!
– Надо срочно искать тебе другое платье!
– Ничего не надо! – возразила дочь. – Мне мое
платье нравится.
Вероника впервые призналась, что ей по нраву бальный наряд,
но Олимпия и думать не могла пустить ее на бал с открытой татуированной спиной
на всеобщее обозрение. Она скорее умрет!
– Я не пущу тебя на Аркады с этой штукой на спине!
В этот момент в комнату вошла Джинни. Она пришла за лаком
для волос, но увидела заплаканную мать и озабоченно посмотрела на сестру.
– Мама увидела мою татуировку, – призналась
Вероника.
Джинни поспешила к выходу, понимая, что и ей сейчас придется
отвечать на неприятные вопросы.
– Ну-ка, Джинни, останься! – остановила ее
мать. – Слушайте меня внимательно! Если из вас кто-нибудь посмеет сделать
себе еще одну наколку – убью, так и знайте! К Чарли это тоже относится.
– Ему это не грозит, – усмехнулась
Вероника. – Разве он посмеет тебя ослушаться? Да и Джинни вряд ли.
– А ты с чего это у нас такая храбрая? – спросила
Олимпия дочь убитым голосом. Она чувствовала себя, как на похоронах, хотя речь
шла всего-то о татуировке.
– Я знала, что ты меня простишь, – робко
улыбнулась Вероника и обняла мать за плечи.
– Напрасно ты в этом так уверена. И надо что-то делать
с платьем! Я, кстати, пришла взглянуть на твои туфли.
Всего пару часов назад они с таким наслаждением праздновали
Хануку – и вот, пожалуйста… Надо же так все испортить!
– Знаешь, я их найти не могу, – призналась
дочь. – Наверное, отдала кому-то.
– Чудесно! – Но это было ничто в сравнении с тем,
что она сделала со спиной. – Завт??а же купим новые.
На следующий день Олимпия взяла отгул – как всегда по
пятницам. Дел было выше крыши. Н??до привезти инвалидное кресло для Фриды,
съездить к ней на квартиру и забрать платье. А теперь еще и туфли дочери
искать.
Однако ее мысли то и дело возвращались к злополучной
татуировке.
– И как прикажешь в один день найти тебе платье?
– А я надену поверх него свитер, – нахально
ответила Вероника.
Олимпия разрыдалась с новой силой. Нервы и так были
напряжены до предела, так что эта бабочка явилась последней каплей. Фрида с
переломом, Макс с ветрянкой, Гарри с его упрямством, собственная простуда,
которая только-только начала отступать, а теперь еще и этот срам…
– Поверх вечернего платья свитер не носят! Нечего
остроумничать! Нашла время шутить! Может, атласный палантин подойдет? Иначе мы
пропали!
– Перестань, мам! Нашла, из-за чего расстраиваться!
– Представь себе! Могла бы хоть раз в жизни пойти
матери навстречу! – Олимпия еле сдерживалась, чтобы не накричать на дочь.
– Я и так иду тебе навстречу, – напомнила
Вероника. – Я же согласилась участвовать, разве нет? Ты же знаешь, я не
хотела. Так что не приставай!
– Да я не пристаю. Только не думала, что ты так со мной
обойдешься. Это что, месть за участие в бале, эта твоя бабочка?
– Да нет, мам, – расстроилась Вероника. – Я
ее сделала в первую неделю учебного года. Это символ моей независимости и
свободы, понимаешь? Моего превращения в самостоятельного человека – как бабочка
из куколки.
– Великолепно! Может, мне еще порадоваться, что ты
рядом с ней гусеницу не изобразила – для полноты картины?!
Олимпия шумно поднялась и, не говоря ни слова, вышла. На
лестнице она так же молча прошла мимо мужа, спустилась на кухню и заварила себе
чаю. Гарри видел, что жена чем-то расстроена, но подумал, что это из-за него.
Фрида заметила, что мимо ее двери прошмыгнула, понуря
голову, невестка, поняла, что что-то не так, и приковыляла на костылях на
кухню. Олимпия сидела за столом и роняла слезы в чашку с чаем. Она думала о
платье Вероники. Что же теперь делать? Но главной причиной ее отчаяния было то,
что Вероника на всю жизнь изуродовала свое прекрасное тело. И, наверное, ничего
уже нельзя изменить.
– Что случилось? – спросила Фрида, увидев слезы
невестки. Сразу было ясно, что случилась какая-то неприятность. Фрида уже
привыкла к тому, что Олимпия, проходя мимо гостиной, всякий раз справляется,
как у нее дела. – Что стряслось? – Фрида осторожно опустилась на стул
напротив невестки. – Надеюсь, ничего серьезного? – сочувственно
спросила она.
В душе Фрида надеялась, что дело не в Гарри. В последнее
время он слишком суров. Она знала, что он всю неделю лишь добавлял жене
проблем, упорствуя в своем нежелании ехать на бал. Но Фрида еще ни разу не
видела Олимпию в слезах и не на шутку встревожилась. Вечер прошел так славно, и
вдруг слезы…
– Хотела перед самоубийством заглянуть и попрощаться,
но решила сперва чаю попить, – сквозь слезы улыбнулась Олимпия.
– Что, так плохо? Кто тебя обидел? Только скажи, я им
задам!
Олимпия была тронута до глубины души, у нее будто снова
появилась мама. Она наклонилась и поцеловала свекровь. Эта дурацкая татуировка
Вероники добила ее. Глупо, конечно, но она ужасно расстроилась. Надо же было
такое отчебучить! И самое ужасное – это теперь навсегда. Олимпия не
сомневалась, что через несколько лет дочь сама будет клясть себя за эту
глупость, но теперь уж ничего не поделаешь. Придется так и жить. Такую, и
захочешь, не сведешь…
– Если тебя Гарри до слез довел, я его убью! –
решительно пригрозила Фрида, но Олимпия покачала головой.
– Вероника, – пояснила она, хлюпая носом. Он у нее
и так был красный из-за бесконечного насморка. Хорошо, хоть Джинни не
разболелась – антибиотики помогли, домой она приехала почти выздоровевшая.
Олимпия посмотрела на свекровь, слова застревали в горле. – Татуировку
сделала.
