– Я считаю, девочки не должны в этом
участвовать! – убежденно произнес Гарри. – Вряд ли твое присутствие
на подобном мероприятии может быть убедительным доводом. Я целиком поддерживаю
Веронику. И каково бы ни было твое решение, на меня можешь не рассчитывать.
С этими словами он швырнул салфетку на стол и вышел, а Макс,
в недоумении уставившийся на отца, перевел встревоженный взгляд на мать.
– По-моему, этот бал – плохая затея, – вздохнув,
произнес малыш. – Все так рассердились!
– Да уж… – кивнула Олимпия и тяжело опустилась на
стул. – Понимаешь, – повернулась она к мальчику, – это всего
лишь вечеринка. И чего они так раскипятились?! – У Олимпии остался
единственный слушатель и тот пяти лет.
– И там будут мучить евреев? – забеспокоился Макс.
Его бабушка Фрида говорила, что люди, которых называют
нацистами, творили страшные вещи. Макс запомнил, что много страшных вещей
совершалось по отношению к евреям. А еще он знал, что его родители исповедуют
еврейскую веру – как и его бабушка, и многие ребята в школе.
– Да ты что! Никто там не собирается мучить
евреев! – воскликнула потрясенная Олимпия. – Говорю же тебе, это
будет такой специальный праздник для молодых девушек. А у нашего папы
настроение плохое, он очень устал на работе. Сам подумай, Макс, ну что плохого
может быть в празднике? Ты же сам ходил на праздники и знаешь, как там бывает весело
и интересно.
– Правда, – немного успокоился Макс. – Но
папа и Вер все равно туда идти не хотят, да? А вот Джинни, по-моему,
обрадовалась, ей так хочется купить новое платье.
– Ты прав, малыш. Уж не знаю, как они решат, но,
по-моему, отказываться не стоит.
– Даже если вы им там женихов не найдете? – Макса
одолевало любопытство.
– Даже если не найдем, – невесело улыбнулась
Олимпия. – Зайчик, я тебе уже говорила, никто не собирается искать им
женихов. Мы только хотим, чтобы они повеселились и потанцевали в красивых
длинных платьях.
– Нет, я думаю, папа не поедет, – все переживал
Макс. Олимпия наконец порезала ему курицу. За столом они сидели вдвоем, Макс с
видимым удовольствием поглощал курицу, а вот у Олимпии аппетит совсем пропал.
Олимпия попыталась представить себе, что ей предстоит
услышать от Чонси, если девочки откажутся от дебюта. В своих убеждениях Чонси и
Гарри были антагонистами. И ее прошлая и настоящая жизнь, олицетворением чего
служили ее мужья, тоже не имела между собой ничего общего. Единственной
ниточкой между ними была она сама.
– Я все же надеюсь, что папа поедет, – тихо
сказала Олимпия. – Там будет весело!
– Нет, мама, он не поедет, – возразил мальчик и с
серьезным видом покачал головой. – Я думаю, не надо им ни в какой свет
выходить! – Макс округлил глаза. – Пусть лучше дома сидят!
Этот накаленный спор так взволновал Олимпию, что теперь она
и сама не знала, как отнестись к полученному приглашению.
Глава 2
Олимпия решила поговорить со своим бывшим мужем
безотлагательно. По крайней мере, она подготовит почву и постарается выяснить,
какова будет его реакция. В понедельник она с работы позвонила Чонси. Олимпия
не стала вдаваться в подробности, а лишь сказала, что Вирджиния в восторге от
полученного приглашения, а Вероника вряд ли захочет появиться на балу. И
прибавила, что, скорее всего, она не изменит своего решения.
А этим же утром за завтраком разразился еще один скандал.
Вероника заявила, что, если мать будет настаивать на ее участии, она переедет
жить к бабушке Фриде. Как ни странно, Гарри поддержал ее, а потом еще и подлил
масла в огонь, заявив, что и Вирджинии нечего делать на этом балу, так что
Джинни ушла в школу вся в слезах, успев перед уходом заявить отчиму, что
ненавидит его. В результате вся семья оказалась ввергнута в гражданскую войну.
Накануне вечером Вирджиния позвонила брату. Тот с пониманием
отнесся к тому, как восприняла предстоящий бал Вероника, однако же встал на
сторону матери и Джинни и сказал, что быть на балу должны они обе. Все их
двоюродные и троюродные сестры в Ньюпорте уже прошли через это, к тому же
Чарли, как и Олимпия, прекрасно понимал, как расстроится отец, если Вирджиния с
Вероникой проигнорируют свой первый светский бал, участие в котором было их
законным правом и, более того, непреложной обязанностью.
Одним словом, было совершенно непонятно, как можно было
урегулировать эту ситуацию таким образом, чтобы все остались довольны.
Олимпия и Гарри практически не разговаривали, когда уходили
сегодня на работу, что, вообще-то, было само по себе редчайшим случаем. Они бы
и сами не могли вспомнить, когда ссорились в последний раз. Но сейчас война
разгорелась нешуточная.
Олимпия хорошо знала своего бывшего и правильно просчитала
его реакцию. Чонси завелся с первой же фразы:
– Олимпия, да у тебя не дом, а шайка бунтарей левацкого
толка! Вы чему там детей учите, если Вероника воспринимает традиционный бал
дебютанток как наступление на права неимущих? Какое-то сборище коммуняк! –
разорялся Чонси.
Другой реакции от него Олимпия и не ждала.
– Чонси, я тебя умоляю, они же еще дети! Легко впадают
в эмоции. Вероника у нас всю жизнь стоит на защите униженных и обездоленных. То
она – Че Гевара, то – Мать Тереза. Повзрослеет – образумится, а пока она так
самовыражается. Думаю, что семи месяцев ей хватит, чтобы успокоиться. Главное –
сейчас не устраивать из этого шума. Начнем на нее давить – она упрется. Так что
прошу тебя, прояви выдержку и благоразумие!
Кто-то в этой ситуации и впрямь должен был сохранять здравомыслие.
Но Чонси, конечно же, такая роль не устраивала, что, впрочем, не стало для
Олимпии неожиданностью.
– Ну, вот что, Олимпия, позволь тебе объяснить, как я
ко всему этому отношусь, – как всегда высокопарно и назидательно, изрек
он. – Я не намерен мириться с тем, что у меня растет дочь-революционерка,
и считаю, что такие поползновения надо душить в зародыше. Я ни от кого не
потерплю этой левацкой бредятины, надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.
Если она считает невозможным для себя появление на Аркадах, я откажусь платить
за ее обучение в Брауне. Может вместо колледжа ехать рыть канавы в Никарагуа,
или Сальвадор, или куда ей больше нравится, тогда и посмотрим, придется ли ей
по нраву жизнь политического радикала. А станет вести такую жизнь, еще и в
тюрьме может оказаться!
– Ни в какой тюрьме она не окажется, Чонси, не говори
ерунды! – в отчаянии воскликнула Олимпия.
Ее бывший муж был настоящим столпом американского общества –
упрямым и непримиримым. Никакие демократические преобразования не могли поколебать
его убеждений. Может быть, в этом и крылась причина радикальных взглядов
Вероники, это была ее реакция на образ жизни ее отца. Больших снобов, чем Чонси
и его новая жена, было трудно найти, они оба были искренне убеждены, что у всех
есть пони для игры в поло – или, по крайней мере, должны быть. Они вообще
считали достойными своего внимания и общества исключительно аристократов,
занесенных в Социальный реестр. Это был их критерий общественной значимости, а
обычные люди для них попросту не существовали.
