Но сегодня, к счастью, она снова появилась.
Она расчесывала волосы, вполне уверенная, что ее никто не видит – да и кто мог видеть ее? Маленькое окошко ванной комнаты было так расположено, что в него можно было заглянуть только отсюда, из этого разбитого чердачного окна.
Она расчесывала волосы удивительно долго, словно исполняла какой-то древний, священный обряд. Впрочем, так оно и было – ибо какой ритуал может быть древнее и прекраснее...
Он вспомнил, как в Академии, на занятиях по немецкому языку, они читали Гейне.
«Ich weis nicht, was soll es bedeuten...»
Он сам удивился, что в памяти сохранилась немецкая строчка, и начал припоминать перевод.
...Над страшною высотою
Над Рейном навис утес,
Сражает пловцов красотою
Там дева в золоте кос.
Расчесывает гребнем
И дивную песню поет,
И, завороженный пеньем,
На камни певец плывет...
[1]
Он чувствовал себя этим пловцом, забывшим обо всем на свете, не замечающим торчащих из воды острых камней, коварных отмелей и бурунов, пловцом, для которого весь мир сошелся в одну точку, в одно крошечное оконце, через которое он может любоваться волосами цвета майского меда...
Он готов был стоять здесь вечно, не сводя с нее глаз, любуясь тем, как она расчесывает волосы, но остальные участники ежевечернего ритуала не разделяли его желания.
Сперва пудель начал скулить и дергать поводок.
С пуделем он разобрался просто – пнул его ногой, вложив в этот удар все раздражение, всю свою неутолимую тоску.
Пес обиженно взвизгнул, отскочил к стене и затих, но поэзия мгновения была уже безнадежно испорчена.
Но хуже было другое – она закончила расчесывать волосы и ушла от окна.
Он вздохнул.
То главное, что придавало смысл его жизни, то, чем он жил с утра до вечера, закончилось – и нужно было возвращаться к тусклым будням, к унылым повседневным делам. Что там велела купить жена? Кажется, молоко?
Чего только он не отдал бы за то, чтобы обладать ею, этой женщиной с волосами медового цвета! Чего только не отдал бы! Он пошел бы ради нее на любое преступление...
Он нехотя отошел от окна, дернул за поводок.
Пудель обиженно тявкнул и поплелся следом, бросив на хозяина неприязненный взгляд. В этом взгляде читалось: если бы я только мог говорить, все рассказал бы хозяйке!
– Если бы! – передразнил его мужчина и для профилактики стегнул поводком.
Пудель взвизгнул – не столько от боли, сколько от несправедливости – и послушно засеменил за хозяином.
Они выбрались с чердака на лестницу.
Мужчина повесил на место замок и пошел прочь, мечтая о завтрашнем дне.
– Ты купил молока? – раздался из кухни голос жены, едва он вошел в квартиру.
– В магазине не было молока! – ответил он, с трудом скрывая раздражение.
Жена ничего не ответила.
Он разделся и пошел в ванную. Нужно было ложиться спать, чтобы встать утром, прожить серый, тусклый, унылый, бесконечный день, скрашиваемый только одной мыслью, только одним ожиданием: вечером он возьмет собаку и снова пойдет на тот захламленный чердак. Чтобы простоять несколько минут у окна, глядя, как ее золотые волосы текут сквозь гребень.
Господи, как же он хочет эту женщину! Душу бы продал за то, чтобы обладать ею!
Показалось ему или нет, что в лужице воды в раковине мелькнуло чье-то лицо? Скорее не лицо, а маска – злобная, нечеловеческая... Глупости, он совершенно рехнулся! Нужно взять себя в руки! У него такая ответственная работа...
* * *
На следующий день было воскресенье, и брат Бернар вместе со всеми своими людьми пришел на мессу. Пока епископ произносил проповедь, посвященную всемерному искоренению ереси и колдовства, инквизитор внимательно разглядывал прихожан, чтобы определить, кто из них недостаточно тверд в вере. Рядом с ним стоял секретарь епископа итальянец Луиджи, шепотом называя имена горожан, привлекших внимание брата Бернара.
– Это Бауэр, бакалейщик, – прошептал Луиджи, увидев, что инквизитор разглядывает лысого толстяка, задремавшего во время проповеди. – А рядом с ним – Михель Линц, аптекарь... позади аптекаря – булочник Дроссельмайер с женой... весьма благочестивый господин!
– А кто та дама в голубом платье? – спросил брат Бернар, внезапно ощутив головокружение, словно у самых его ног разверзлась бездонная пропасть.
– Это фрау Ситтов, жена богатого торговца... – услужливо сообщил итальянец. – Муж ее сейчас в дальнем плавании. Фрау Ситтов – усердная прихожанка, очень благочестивая, ежедневно ходит в церковь и много жертвует...
– Фрау Ситтов... – инквизитор повторил это имя, словно попробовал его на вкус. Оно показалось ему сладким, как майский мед. И волосы этой женщины были цвета светлого меда, и глаза – необыкновенного медового оттенка.
Брат Бернар вспомнил, как в молодости совершил паломничество к святому Иакову Кампостельскому. Там, в прохладной полутьме собора, он увидел чудесный лик золотоволосого ангела, который на всю жизнь запечатлелся в его сердце. И вот теперь в этом захолустном немецком городке он встретил женщину с лицом того ангела...
Инквизитор вцепился в плечо Луиджи, чтобы удержаться на ногах. Неисчислимы козни Дьявола, тысячи путей находит он, чтобы поразить верных слуг Господа!
– Что с вами, досточтимый брат? – испуганно спросил итальянец.
– Ничего... – отозвался Бернар, справившись со своим голосом. – Здесь душно...
– Должно быть, вы слишком изнурили себя постом и молитвой, досточтимый брат!
Воскресным вечером бравые ландскнехты из свиты брата Бернара всей компанией закатились в кабачок «Под золотой лозой», сам же инквизитор, закрыв лицо капюшоном, обошел город со своей черной собакой. Черной тенью проскользнул он мимо собора, мимо таверны, мимо городской аптеки, заглядывал в окна, пытаясь угадать, за каким из них скрываются еретики.
Вдруг из темной подворотни выскользнула еще более темная тень, нерешительно приблизилась к инквизитору.
Черная собака зарычала, обнажила желтые клыки.
– Спокойно, Милорд, спокойно! – проговорил брат Бернар, схватив пса за ошейник. – Этот благочестивый человек хочет исполнить свой долг перед Церковью...
Незнакомец что-то зашептал на ухо инквизитору. Тот благожелательно улыбнулся, перекрестил доносчика и пошел дальше. И тут, проходя мимо городского колодца, он увидел стройную женщину со служанкой, которая спешила домой. Голова ее была покрыта темной шалью, скрывающей лицо, но инквизитор не сомневался, что это она, фрау Ситтов.
