Пауль постоял еще немного, потом дослал патрон и решительно распахнул дверь.
Фигура на кровати не шевельнулась. В два прыжка преодолев расстояние от двери, Пауль остановился у кровати.
Человек лежал на спине, глаза его были широко открыты и смотрели в потолок. Глаза были совершенно неживые, неподвижные, безразличные ко всему, с неправдоподобно расширенными зрачками. Несомненно, это был Месснер, хотя и очень изменившийся. И несомненно, он был мертв, потому что живые не лежат так неподвижно и у живых не бывает такого безразличного взгляда.
Серое лицо в кожистых складках казалось резиновой маской – не такой веселой и забавной, какую надевают во время рождественского карнавала, а такой, в каких грабители врываются в банк или ювелирный магазин.
И еще, от этого человека исходил такой жуткий, такой противоестественный холод, что Пауля забил озноб.
Тем не менее Пауль преодолел себя и притронулся к шее Месснера, пытаясь найти пульс.
Пульса не было. Это не удивило, удивляло другое. Он сам, своими собственными глазами видел, как тело Месснера крепкие деловитые черные санитары запаковали в черный пластиковый мешок и увезли в морг. Этот человек был мертв год назад.
В таком случае он еще неплохо сохранился, вынужден был признать Пауль. Преодолевая брезгливость, он расстегнул на теле несвежую рубашку. Месснеру выстрелили в сердце, смерть наступила мгновенно. И сейчас на теле был виден плохо заживший шрам с левой стороны груди.
Шрам находился именно в том месте, где год назад Пауль своими глазами видел пулевое отверстие.
Сомнения исчезли, Пауль достал мобильный телефон.
Шаамер покинул лавку финикийца и окунулся в шумный лабиринт узких торговых улочек. Ему нужно было сделать последнюю часть своей работы, и тогда можно будет возвратиться в свою келью и наконец немного отдохнуть…
Внезапно жрец почувствовал невыносимую усталость. Как будто он прошел пешком тысячу миль по безлюдной пустыне, среди раскаленных песков и каменистых осыпей, населенных только змеями и скорпионами. И такой же жар, как тот, что царит в Западной пустыне. Перед глазами Шаамера замелькали цветные пятна. Он покачнулся, схватился за стену, чтобы не упасть.
– Господину нужна помощь? – угодливым тоном спросил его прохожий, низкорослый смуглый человек с бегающими глазами, едва прикрытый рваной поношенной накидкой.
– Нет, проваливай! – ответил Шаамер, собрав в кулак всю свою волю и гордо выпрямившись.
Он знал, что здесь, в этих кварталах лавок и мастерских, промышляли многочисленные воры и грабители. И этот смуглый человек – наверняка один из них, это видно по его скользкой повадке, по вороватым взглядам… если довериться ему, он заведет усталого жреца в безлюдный тупик, ударит по голове и ограбит… а у Шаамера есть еще дело, важное дело, которое он должен завершить!
Жрец вытащил из-под одежды длинный кинжал, и смуглый тип исчез, как мираж.
Шаамер двинулся вперед.
Но если прежде его мучил невыносимый жар, то теперь ему вдруг стало холодно. Так холодно, как бывает только под утро в той же пустыне, когда камни и песок уже отдали весь дневной жар и караванщики жмутся к своим верблюдам, стуча зубами от холода.
Перед глазами Шаамера все плясали радужные пятна.
Вдруг он увидел, что идущий ему навстречу торговец разделился на двух, совершенно одинаковых с виду. Жрец попытался пройти между этими двумя и налетел на чье-то плечо.
– Господину нужна помощь? – произнес торговец, снова соединившийся в одно целое. – Моя лавка совсем рядом!
На этот раз Шаамер кивнул и позволил торговцу довести его до лавки. Внутри было прохладно и приятно пахло. В лавке торговали благовониями.
Торговец усадил знатного гостя на покрытую дорогой тканью скамью, с поклоном поднес ему глиняную чашу с прохладным ароматным питьем.
Шаамер жадно выпил половину чаши, и ему стало немного легче.
Настолько легче, что он понял, что с ним происходит.
Это не усталость и не дурнота, которая случается порой от солнечного жара.
Он болен.
И болен тяжелой, страшной, смертельной болезнью.
Шаамер слышал об этой болезни от старых жрецов, а еще – от тарихевтов-бальзамировщиков. Эта болезнь настигала иной раз тех, кто посягал на покой гробниц.
Значит, многомудрый Семос лучше защитил свою тайну, чем думал грабитель могил по кличке Шейх Ночи. Лучше, чем думал сам Шаамер. Не только видимые ловушки расставил он в своей гробнице, но еще и невидимую, но самую страшную из всех.
В голове жреца словно били десятки маленьких молоточков, на висках его выступили мелкие капли пота. В то же время страшный холод все не отпускал его.
Шаамер вспомнил все, что ему приходилось слышать об этой болезни.
Спасения от нее нет, но корень нильского лотоса приносит некоторое облегчение и помогает оттянуть смерть. Иногда – на несколько часов, иногда – на целый день.
А Шаамеру очень нужно время, чтобы завершить свое последнее дело.
Самое важное из всех, какие ему приходилось совершать.
– Торговец, – проговорил он слабым голосом, – есть ли в твоей лавке корень лотоса?
– Конечно, мой господин! В моей лавке есть любые коренья! – хозяин низко склонился, ожидая приказания.
– Продай мне несколько корней… я хорошо заплачу тебе… один из них залей горячей водой!
Жрец протянул хозяину лавки несколько серебряных колец. Тот засиял от такой щедрости и бросился лично выполнять приказ щедрого господина.
Через несколько минут Шаамер пил горячий ароматный настой.
С каждым глотком болезнь, казалось, отступала, в голове прояснялось, силы возвращались к жрецу.
Допив настой, он поднялся, несмотря на уговоры хозяина, спрятал под одежду оставшиеся коренья и отправился прочь.
Теперь он шел гораздо увереннее, чувствовал себя почти здоровым. Но он не обманывался насчет своего будущего: именно то, что корень лотоса принес ему такое облегчение, подтверждало страшный диагноз. Это именно та смертельная болезнь, настигающая святотатцев, проникших в запретные тайны Некрополя…
Это было несправедливо.
Ведь он прикоснулся к этим священным тайнам только для того, чтобы надежнее их сохранить! Только для того, чтобы они не попали в руки неразумного!
Но бесполезно говорить о справедливости, когда речь идет о воле богов. У бессмертных – своя справедливость, понять которую не дано людям, даже таким мудрым, как Шаамер.
