Он рассеянно глядел в окно, и вдруг в неверном свете фонарей увидел на другой стороне улицы удивительно знакомую фигурку. Невысокого роста, в джинсах и кроссовках, совершенно обычная девушка.
«Не может быть!» – Старыгин протер глаза, надеясь и в то же время боясь, что наваждение исчезнет.
Однако девушка перешла улицу и направилась прямиком ко входу в бильярдную.
«Ну точно это она, капитан! – мысленно расцвел Старыгин. – Стало быть, она раскопала связи той убитой девушки и самостоятельно вышла на этих типов. Ай да умница Наташенька! Так что мы еще посмотрим, кто кого подведет под убийство и кто будет смеяться последним!»
Девушка на улице поговорила о чем-то с парнем, скучающим у входа. Поговорила мирно, не стала махать перед ним удостоверением, просто спросила что-то. Парень ответил лениво, со скукой. Наталья потопталась немного у входа и ушла. Старыгин вздохнул и повернулся.
– Я согласен попробовать! – объявил он Штабелю. – Однако обещать ничего не могу, нужно как следует исследовать картину. Возможно, ничего и не получится.
– Не морочьте мне голову! – буркнул Штабель. – У вас все получится, мне говорили, что в своем деле вы отличный специалист. И не забывайте про убийство.
– Как тут забудешь, – вздохнул Старыгин, – неохота за чужое убийство-то сидеть…
– Сразу про моральные принципы забыли, – съехидничал напоследок Эрлих.
– Вы уж молчите! – огрызнулся Старыгин. – Вы меня в это дело втянули! Ладно, я завтра же начну работать с картиной и сообщу вам, какая доска мне нужна и состав красок.
– Только недолго там возитесь, – недовольно сказал Эрлих, – сроку вам неделя.
«Ишь всполошился! – радостно подумал Старыгин. – Точно, боится, что я что-то раскопаю!»
Он даже не стал возмущаться по поводу сроков, хотя сделать качественную копию за такое время было нереально – нужно же еще где-то раздобыть старые краски, исследовать доску… И Эрлих не может этого не понимать, он все же специалист. А это значит, что хорошая копия им не нужна, и первый же поверхностный осмотр выявит подделку.
«Они меня приговорили, – понял Старыгин, – после того, как передам им картину, я не жилец. Мертвые, как известно, молчат».
Однако он отчего-то не испугался, было интересно узнать, в чем же там дело с картиной.
– Вас отвезут домой. И будьте благоразумны, – сказал Штабель.
– Сам дойду! – грубо ответил Старыгин. – Надоели ваши балбесы в похоронных костюмах!
Было темно и поздно. Накрапывал дождик. Старыгин поднял воротник куртки и сунул руки в карманы. На душе было скверно.
Он смотрел под ноги, чтобы не вступить в лужу, поэтому увидел капитана Журавлеву, только когда она возникла рядом с ним.
– Стойте, Старыгин! – скомандовала она. – Немедленно остановитесь, иначе…
– Иначе вы будете стрелять? – игриво поинтересовался он. – Дорогой мой капитан, как же я рад вас видеть!
– Я вам не дорогой… то есть не дорогая… то есть не ваша… – застав Старыгина в таком неожиданно веселом расположении духа, Наталья совсем запуталась.
– Ну пускай не дорогая, – легко согласился Старыгин, – но до чего же я рад вас видеть!
Она покосилась подозрительно – но нет, никакого сарказма, смотрит почти ласково.
– С чего это вы такой радостный? – ворчливо спросила она. – У вас, я знаю, неприятности.
– Точно, – согласился Старыгин, – но вот увидел вас, и настроение сразу улучшилось, ей-богу не вру!
– Неужели у вас могут быть какие-то дела со Штабелем, этим гнусным типом, по которому тюрьма давно плачет? – с горечью продолжала Наталья.
– Да-да, – рассеянно кивнул он, занятый своими мыслями, – слушайте, а что это вы разгуливаете так поздно? Давно пора домой, мама будет волноваться!
– Я на работе, – ледяным тоном ответила Наталья, – и не надейтесь, что сможете увильнуть от моих вопросов.
– Не сейчас, милая, не сейчас, – Старыгин схватил Наталью за руку, махнув одновременно проезжающему такси, – сейчас мне надо подумать. Приходите ко мне завтра, но не рано, после двенадцати, утром я буду очень занят!
С этими словами он впихнул Наталью на заднее сиденье, чмокнул в щеку, сунул водителю деньги и захлопнул дверцу. В окне мелькнуло ошарашенное лицо капитана Журавлевой, после чего машина скрылась из виду.
Дождь шел всю ночь и утром еще усилился. Серое небо извергало потоки холодной воды, которая почему-то не стекала в люки, а собиралась в огромные лужи. Ветер подхватывал ледяные струи и с размаху бросал в лица пешеходов. Водители проезжающих машин норовили въехать в лужи и залить грязной водой прохожих. Жители Санкт-Петербурга поняли, что наступила осень.
Старыгин поставил машину у служебного входа, кинул взгляд на разбушевавшуюся Неву и покачал головой. Свинцовые волны с размаху бросались на парапет, оставляя на нем грязно-белую пену. Река рычала, как голодный тигр, однако до опасной отметки было еще далеко.
«Пожалуй что и не будет наводнения», – равнодушно подумал Старыгин, сейчас его волновало другое. Не заходя к себе, он забежал в исследовательский отдел и взял там подробную справку по истории итальянской картины. Так-так, к купцу Вожеватову она попала в одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году от князя Хвостова. Картину отдали купцу за долги. До этого же князья Хвостовы были очень состоятельной фамилией, владели неплохой коллекцией живописи, и картину эту прадед князя Хвостова купил в одна тысяча семьсот девяносто восьмом году в Италии у графа Джанболонья. Обнищавший граф распродавал имущество и, надо полагать, отдал картину задешево.
Дмитрий Алексеевич включил свет и закрыл за собой дверь мастерской.
Его немного лихорадило от предчувствия чего-то удивительно значительного. Причем на этот раз дело было не только в его знаменитой интуиции. Такие люди, как Штабель и Эрлих, не устроили бы шум на пустом месте. Если они так заинтересовались картиной, значит, им что-то о ней известно. Причем что-то по-настоящему важное.
Он выдвинул полку, на которой покоилась прикрытая чистым холстом доска, отбросил холст и предварительно осмотрел картину.
Небольшая вещь, двадцать шесть на сорок два сантиметра, как значится в сопроводительных документах, темпера по дереву. Мадонна с младенцем и Иоанном Крестителем. Неизвестный художник флорентийской школы.
Довольно плохое состояние. Лица Мадонны и двух детей проглядывают сквозь повреждения, словно само время набросило на них кисею.
Почему же Эрлих так заволновался?
Старыгин осторожно перенес картину на свой рабочий стол, включил яркую направленную лампу. При этом свете лицо Мадонны выступило яснее. Нежный овал, удивительный поворот шеи… но и повреждения красочного слоя стали заметнее.
Чтобы сделать какие-то выводы, нужно работать, работать и еще раз работать.
