На следующий день в супермаркете она обнаружила, что все ее карточки блокированы. Их было три штуки, Глеб всегда говорил, что не следует класть все яйца в одну корзину. Он переводил ей деньги на хозяйство и на тряпки, не так чтобы много, но все же хватало. Своих заработков у нее не было никаких.
Но, черт возьми, все эти восемь лет она работала горничной, поварихой, дизайнером, медсестрой и психоаналитиком для него! Она не ела даром его хлеб!
Алиса с трудом, но поняла, что дело плохо. Она бросилась домой, оставив корзинку с продуктами, и обнаружила в маленьком сейфе, где хранили они с мужем немного валюты и ее драгоценности, пустоту. Исчезли две ее шубы – норка и шиншилла, парочка дизайнерских платьев и ненадеванные осенние сапоги. А также все антикварные мелочи, которые она любовно подбирала, когда обставляла квартиру. Все мало-мальски ценное – настенные тарелки, два бронзовых подсвечника, несколько фарфоровых статуэток – все испарилось как дым.
В кошельке лежало несколько бумажек и мелочь, всего на сумму восемьсот двадцать рублей пятьдесят семь копеек. И это все.
Какой же она была дурой, когда не откладывала деньги на черный день! Нужно было потихоньку завести отдельную карточку, про которую Глеб бы не знал. Или хоть сколько-то долларов запихать за батарею! Но она и в мыслях не держала, что муж окажется таким подлецом!
Одолеть внезапную слабость ей помогла только злость. Она будет бороться, она докажет ему, что может прожить без него! И уж теперь-то она не уступит ни пяди, ни квадратного сантиметра!
Денег в кошельке хватило ненадолго, тогда она отнесла в ломбард сережки и кольцо, что были на ней в супермаркете, только поэтому и уцелели. А потом Алиса занялась поисками работы.
Муж подал бумаги на развод, ей несколько раз звонила адвокат Веселовская и уговаривала согласиться на условия Глеба – потом, дескать, когда родится у него там ребенок, шансы Алисы значительно ухудшатся. Государство наше всегда на стороне матери и ребенка, так что если дело дойдет до суда, то существует большая вероятность, что…
– Половина квартиры, и пускай отдаст мои вещи! – прервала Алиса многословные излияния адвоката и бросила трубку.
И вот теперь наступил полный крах. Алисе стало ясно, что работы по прежней специальности ей не найти. В рекламу не возьмут по возрасту, Шурик отлично ей все объяснил, а в театр – из вредности. Там тоже конкуренция. Да еще какая, кое-кто вспомнит, что Алиса ушла из профессии, потому что удачно вышла замуж, и теперь воспользуется случаем, чтобы ей подгадить.
Алиса вышла из кафе и побрела по улице, уныло глядя перед собой.
За восемь лет ее замужества жизнь изменилась, и ей в этой изменившейся жизни не было места. Ее совершенно забыли, она выпала из обоймы… Подумать только – ей всего тридцать пять лет, а ее считают чуть ли не столетней старухой!
По аналогии Алиса вспомнила Наталью Юрьевну Сереброву.
Они познакомились, когда Алиса училась в театральном. Не то был какой-то вечер, не то в театре заметила она благородную пожилую даму и узнала это лицо по многочисленным фильмам и театральным афишам. Случайно разговорились, судя по всему, Алиса чем-то старой актрисе понравилась, она оставила ей свой телефон и просила звонить, если что понадобится. К тому времени в кино Наталья Юрьевна уже не снималась, а в сериалы если и звали, то предлагали роль чьей-нибудь бабушки, от чего она отказывалась со смехом – не по чину, мол, мне бы кого покруче сыграть, вдовствующую королеву в изгнании, к примеру. И верно, с возрастом проступили в ее лице черты такого благородства и одухотворенности, что никак невозможно было представить ее обычной бабушкой, с пирожками и вязаньем. По этой причине и в театре она играла мало – под амплуа комической старухи не подходила.
Когда Алиса поступила в театр, Наталья Юрьевна пригласила ее к себе отметить, как она выразилась, это событие. Они долго чаевничали в красивой комнате, где все стены были завешаны фотографиями.
«Мой мавзолей», – шутила старая актриса.
Потом Алиса забегала к ней изредка – в основном посоветоваться насчет очередной роли. Наталья Юрьевна очень ей помогала, иногда оживлялась и показывала, как встать на сцене, чтобы предстать перед зрителями в наивыгоднейшем свете, какое платье не надевать никогда, даже под угрозой увольнения из театра, как заколоть волосы так, чтобы в нужный момент шпильки выскочили от легкого поворота головы и волосы рассыпались по плечам вроде бы случайно. И еще множество полезных мелочей, которые Алиса тщательно запоминала, вплоть до того, какая половица на сцене какого театра скрипит, а какая скользкая.
Когда она вышла замуж и ушла из театра, то долго боялась признаться в этом Наталье Юрьевне, та сама узнала об этом от общих знакомых. И позвонила, и позвала к себе, и поздравила от души.
«Вижу, что ты счастлива, – сказала она, – а это главное».
Из всех бывших знакомых по театру Алисе удалось сохранить только ее. Наталья Юрьевна была одинока и стремительно старела, последний год она уже не выходила из дома. Алиса навещала ее изредка днем, когда было время. Они разговаривали о пустяках или о прошлом – как все пожилые люди, Наталья Юрьевна лучше помнила то, что было пятьдесят лет назад. Про Алисину жизнь она ничего не спрашивала, и теперь вдруг Алиса поняла, что старой актрисе все было ясно насчет ее брака, что он непрочный и недолговечный, она просто не хотела Алису расстраивать, оттого и не говорила этого вслух.
Наталья Юрьевна! Вот с кем ей нужно поговорить! Она, конечно, не поможет с работой, но просто посочувствует, они посидят рядом, побеседуют. Алиса осознала, что старая актриса на сегодняшний день – единственный близкий ей человек.
Внезапно ей стало стыдно – что подумает о ней Наталья Юрьевна? Когда все было хорошо, Алиса не приходила, а как все стало плохо – тут же прибежала за сочувствием! Да ладно, никогда она так не скажет и не подумает даже!
А вот как раз и дом, где больше сорока лет прожила Наталья Юрьевна, ноги сами привели Алису к нему.
Кодовый замок на двери был сломан, и Алиса вошла в знакомый подъезд. Выщербленная плитка на полу помнила еще самое начало двадцатого века, по ней проходили элегантные ботики петербургских дам, потом – тяжелые ботинки революционных матросов, сапоги солдат-дезертиров, чекистов в хрустящих кожанках…
В дальнем конце подъезда остался от прежних времен камин. Конечно, дымоход давно уже заложили кирпичом, так что этот камин не топили, наверное, полвека, но красивая лепнина еще сохранилась и радовала глаза жильцов и гостей дома.
Лифта не было, и Алиса поднялась по лестнице на четвертый этаж, позвонила в квартиру Натальи Юрьевны.
Дверь почти сразу открыли. На пороге стояла крепкая краснолицая тетка в сатиновом халате, с волосами, покрытыми пестрой косынкой. Алиса ничего не успела сказать, тетка опередила ее, крикнув в глубину квартиры:
– Никитична, из жилконторы пришли!
– Я не… – начала было Алиса, но тетка, не слушая ее, сунула под ноги тряпку и недовольно проворчала:
