Старыгину подали неизменную пиалу с горячим чаем, в котором плавали куски сала. Он уже привык к этому степному угощению и, сделав большой глоток, спросил:
– Кто вы такие? Вы не похожи на обыкновенных жителей степи. Ни ваши наряды, ни такие кони, ни собаки, сопровождающие вас, не встречаются больше нигде…
Хозяева переглянулись, и один из них ответил:
– Мы – куманы, или кыпчаки. Твои соплеменники называли нас половцами. Наш народ давно уже рассеялся по лицу земли – от Египта до Турции, от Венгрии до Ирака. Но нам, последним из истинных кыпчаков, суждено хранить великую тайну, великую святыню нашего народа, да и не только его. Эту святыню почитают греки и ромеи, русы и варяги… это – Священная Чаша…
– Чаша Грааля… – проговорил Старыгин неуверенно.
– Верно, это одно из ее имен, – половец склонил голову. – Мы – ее хранители, хотя нам и не позволено не только касаться, но даже приближаться к ней. Поэтому мы кочуем в этих местах и с нами – собаки древней степной породы, которых нет больше нигде в мире. Над степью пролетели сотни лет, через нее прошли бесчисленные орды завоевателей, а мы все несем свою неизменную службу!
– Это не совсем так! – перебил Старыгин собеседника. – Я встречал точно такую же собаку за тысячи километров отсюда, в Испании. Собаку и ее хозяина. И должен признаться – эта встреча не произвела на меня хорошего впечатления. Именно из-за того человека моя девушка находится сейчас между жизнью и смертью, почему мне и понадобилась трава гюльчи…
Половцы переглянулись между собой, коротко переговорили на своем языке, и снова заговорил тот, который с самого начала взял на себя ведущую роль:
– Тот человек, которого ты встретил, действительно был одним из нас. Но он изменил своему долгу, сделался отщепенцем и был изгнан из племени: он возомнил, что может единолично завладеть Священной Чашей, а вместе с ней – и огромной властью, властью над всем миром. Он покинул степь вместе с одной из собак…
– Но при чем здесь я?! – воскликнул Старыгин. – Занимайтесь сами своими древними делами, но меня оставьте в покое! Я знать ничего не знаю о вашей чаше и не хочу иметь с ней ничего общего! Зачем ваш соплеменник преследовал меня? Почему он натравливал на меня свою дьявольскую собаку? И самое главное – за что он сотворил такую ужасную вещь с моей девушкой, с Марией?
– Мы понимаем твой гнев, – половец кивнул. – Понимаем и твое недоумение. Но такова судьба, она записана на вечных скрижалях, и никто не в силах изменить ее. Предсказано, что ты придешь в наши степи и поможешь сохранить Священную Чашу. Поэтому отщепенец, да будет имя его проклято, решил воспользоваться тобой как орудием в своей грязной игре. Дело в том, что нам, как я уже сказал, не позволено приближаться к Чаше – вот он и хотел добыть ее твоими руками…
– Очень мило! – вздохнул Старыгин. – Значит, все вокруг имеют на меня какие-то планы? Ваш отмороженный соплеменник хочет моими руками заполучить эту реликвию, вы хотите с моей помощью ее сохранить… а сам я уже не имею права голоса? Мои желания никого не интересуют?
– Против судьбы человеческая воля бессильна!
– Но с чего вы взяли, что я – именно тот человек, который вам нужен? Там, на скрижалях судьбы, что – указано мое имя и записаны все паспортные данные?
– Нет, пришелец, – спокойно ответил Старыгину кыпчак. – Мы узнали тебя, ибо было предсказано, что в урочище Сары-Таг придет человек из далекой земли, и в руке его будет Алтынташ – магический посох великого кайчи…
– Вот спасибо – удружил мне кайчи!
– И это – не все. Было предсказано, что этот человек принесет с собой Книгу Тайн.
– Книгу тайн? – переспросил Старыгин. – Вы имеете в виду вот эту книгу? – и он достал из рюкзака старинную арабскую книгу, преодолевшую вместе с ним половину земного шара.
– Да, именно эта книга упомянута в предсказании!
Половец коснулся лбом ковра, почтительно протянул руки, взял у Старыгина книгу и начал читать ее – с того же места, как и все прочие, но опять текст был совершенно другим.
– «…надвигается мрак. Полчища монголов неисчислимы, и многие народы будут сметены с лица земли или разметены по нему, как осенние листья. Но я должен сберечь свое величайшее сокровище, Святую Чашу, и должен сделать так, чтобы не попала она в злые руки. Ибо в добрых руках она может сделать много доброго, в злых же руках причинит много горя и страданий!
Сказав эти слова, великий хан вызвал начальника своей стражи и приказал ему взять десять лучших воинов и приготовиться к долгому путешествию.
Но начальник стражи упал на колени, и ударился лбом о пол, и проговорил:
– Разве могу я оставить тебя, хан, когда грядет великая битва? Не гневайся на меня, но я должен беречь твою жизнь, а если тебе суждено умереть – я должен умереть вместе с тобой!
Хан выслушал его и топнул ногой, и молнии гнева избороздили его чело.
– Моя воля для тебя священна! Как можешь ты спорить со мной и возвышать против меня свой голос?
Но затем лицо его смягчилось, и чело разгладилось, и голос смягчился, и проговорил он:
– Тебе, верный мой слуга, доверяю я самое дорогое, что у меня есть. Не мою жизнь должен ты беречь, и не жизнь моего малолетнего сына, но Святую Чашу, сокровище всех истинно верующих! Не должна эта Чаша попасть в руки язычников, в руки еретиков или отступников! Не должна попасть она в руки диких кочевников, не знающих света веры! Старый мудрец Кумал научит тебя, где ее спрятать, но, когда ты скроешь ее от недобрых людских глаз, для тебя только начнется великая служба. Ибо до конца твоих дней должен ты будешь охранять эту Чашу, а когда станешь стар и немощен – должен будешь передать ее охрану в руки своего верного наследника, и так из поколения в поколение, пока не исполнится все, что предначертано!
И начальник стражи упал на колени, и коснулся лбом пола, и проговорил:
– Слушаю и повинуюсь, великий хан! Твоя воля – закон для меня, и отныне я буду беречь Святую Чашу как зеницу ока, а после моей смерти будет ее беречь мой сын, и сын моего сына!
И тогда хан призвал мудрого старца Кумала и приказал, чтобы тот научил начальника стражи, как скрыть Святую Чашу от недобрых людей и от язычников, для которых не воссиял свет истинной веры.
И старец Кумал сказал…»
Половец внезапно замолчал, на его лице проступили растерянность и недоумение.
Он напряженно вглядывался в книгу, наморщив лоб, шевеля губами. Наконец, словно сдавшись, поднял взгляд на Старыгина и смущенно проговорил:
– Я не могу больше прочесть ни слова! Книга Тайн закрылась для меня! Я смотрю на ее страницы, но не вижу ничего, кроме бессмысленных значков и узоров. Должно быть, дальнейшее не предназначено для моих глаз…
Другой половец, до того молча слушавший чтение, что-то негромко проговорил на своем языке. Чтец согласно кивнул, повернулся к Старыгину и сказал:
