Фриц, который примостился на скамеечке возле кресла хозяина, восхищенно присвистнул.
Мастер Бернт протянул руку за грогом, но тут по полу возле кресла скользнула мышь. Пудель тявкнул, попятился, не удержался на задних лапах и выронил поднос.
Чаша с пуншем опрокинулась, напиток разлился по ковру и тут же замерз, превратившись в хрупкую ледяную корку.
– Какой ты неловкий, Вильгельм! – раздраженно воскликнул Черный Человек и запустил в пуделя туфлей. Пес жалобно взвизгнул и скрылся за портьерой.
– Ну что ж, коли с грогом не вышло, приступим к нашему делу! – Черный Человек потер руки. – Итак, мастер Нотке, ты обдумал мое предложение и решил его принять…
В голосе его не было сомнений, он говорил о согласии художника как о свершившемся факте.
– Извините, почтенный господин! – прервал его художник. – Извините меня, но я не могу взяться за такую работу. Не по мне она, воля ваша, не лежит у меня к ней сердце.
– Что?! – прогремел ледяной голос, заполнив собою всю комнату. – Что ты сказал, ничтожный? У тебя не лежит к ней сердце? Да если я пожелаю, твое сердце вовсе перестанет биться!
Черный Человек протянул руку к художнику, и мастер Бернт почувствовал, как ледяные пальцы сжали его сердце. Он широко открыл рот, но не мог вздохнуть.
– Ты в моих руках, в моей воле! – воскликнул Черный Человек и разжал руку, отпустил сердце художника, как отпускают птицу на волю. – Ты сделаешь то, что я хочу, и получишь щедрую награду!
Художник молчал, пытаясь отдышаться, и заказчик, приняв это молчание за согласие, продолжил:
– Ты не можешь отказаться от моего заказа, ведь ты уже мой слуга, мой подданный. Ты стал им год назад…
– Я знаю, когда это произошло! – перебил художник Черного Человека. – Я знаю, в чем причина, и знаю, как освободиться от твоей власти!
Мастер повернулся к Фрицу и взял из рук мальчишки его ношу – тяжелый предмет, завернутый в цветную шелковую шаль.
– Что ты надумал? – произнес Черный Человек подозрительно. – Что это там у тебя, мастер Нотке?
Вместо ответа художник развязал шаль, сбросил ее, освободив шкатулку, отделанную жемчугом и перламутром.
– Я знаю, что ты получил власть надо мной в ту минуту, когда я взял у советника Вайсгартена эту шкатулку. Точнее, в ту минуту, когда я взглянул на сияющие камни и захотел обладать ими. Ведь твоя власть держится только на наших низменных желаниях – на жадности и зависти, на похоти и гордыне. Только на наших грехах держится твое могущество, Луи Циффер… Люцифер!
– Да, ты прав, – ответил Черный Человек неожиданно спокойно. – Моя власть держится на ваших грехах, на ваших пороках, на ваших низменных помыслах – но есть ли фундамент более прочный? Вот и сейчас – ты пришел, чтобы разорвать договор со мной, но не можешь решиться, ибо тебе жаль отдать эти камни…
И мастер Нотке почувствовал, что его собственные руки не слушаются его. Они жадно цепляются за шкатулку, прижимают ее к груди…
Крышка шкатулки сама собою откинулась, и мастер на мгновение ослеп от заполнившего комнату многоцветного сияния – сапфиры и топазы, гранаты и изумруды, алмазы и аметисты сверкали слепящим, пленительным блеском, а ярче всех камней сверкал огромный рубин советника Вайсгартена, яркий и огромный, как глаз дьявола…
Художник еще крепче прижал шкатулку к груди. Ну почему, в конце концов, он должен с ней расставаться? Почему он не может оставить ее себе, как законную плату за труд?
И в это мгновение где-то далеко, за окном комнаты, пропел петух.
Художник вздрогнул, сбросил с себя оцепенение.
Он захлопнул крышку шкатулки, поднял ее и бросил в камин.
И в ту же секунду ледяное пламя свернулось живыми клубками и уползло в дымоход, а следом за ним втянулись туда персидские ковры и парчовые портьеры, драгоценные кубки и блюда… и последним, с жутким, мучительным криком в дымоход улетел Черный Человек, богатый купец из Брюсселя Луи Циффер.
Мастер Бернт Нотке стоял на лестнице, по которой совсем недавно поднялся вслед за белобрысым слугой. Но вместо дубовой двери перед ним была глухая кирпичная стена.
– Господи, помилуй мя грешного! – пробормотал Фриц, испуганно крестясь. – Что это было, господин?
– Ничего этого не было, – строго ответил ему хозяин. – Так и запомни, Фрицци, – ничего такого не было! Мы пришли в дом кожевника Штольца, чтобы обсудить заказ на алтарные створки для приходской церкви, но не застали хозяина дома. Так и говори всем, ежели кто тебя спросит… впрочем, никто и спрашивать тебя не будет – какое кому дело…
– Какое кому дело… – машинально повторил мальчишка, но перед глазами его снова встала открытая шкатулка, наполненная блеском и сиянием драгоценных камней.
Особенно прекрасен был лежавший сверху рубин… рубин, сияющий, как пристальный, немеркнущий глаз.
Фриц пристально взглянул на глухую кирпичную стену, отделявшую его от мечты.
– Однако, пожалуй, я пойду домой. – Агриппина с трудом поднялась с дивана в ординаторской.
Дежурство было очень трудным, в четыре утра привезли больного с обширным инфарктом, да еще послеоперационному пациенту стало плохо, так что она не сомкнула глаз, проводя время в палате реанимации.
– Кофейку на дорожку выпей! – предложил кто-то из врачей.
– Если я снова на диван сяду, то уже не встану! – честно предупредила Агриппина. – Так здесь и продрыхну сутки.
– Тогда иди уж скорей, а то стоя заснешь…
Ссутулившись и волоча ноги от непомерной усталости, Агриппина вышла из ворот больницы, думая только о том, чтобы не заснуть на ходу. Сил не было никаких, хотелось доползти до кровати и плюхнуться туда, даже не раздеваясь.
– Агриппина! – Ей наперерез бросилась крупная мужская фигура. – Как хорошо, что я вас застал!
– А, это вы… – без всякого выражения проговорила Агриппина, – давно не виделись…
Она нисколько не удивилась, узнав Старыгина, в таком состоянии она вообще ничему не могла удивляться.
– А у вас мобильник выключен, – торопился Старыгин, – так я в больницу позвонил, на кардиологическое отделение, там такая девушка любезная. Она сказала, что вы как раз уходите, и я вас у выхода поймать смогу. Вот, поймал…
– С чем вас и поздравляю, – пробормотала Агриппина, прикидывая про себя, что он успел разболтать дежурной сестричке Светке, что сидит у них на телефоне. Теперь пойдут по отделению сплетни, Светка и чего не было – от себя придумает… А впрочем, какая разница, спать хочется, просто сил нет…
Правда, от злости в голове немного прояснилось.
