– Откуда же он здесь?
– Может, пласт? Копнуть бы…
– Нет, пласта здесь быть не может… Но как этот кусок мог сюда попасть? Довольно любопытная находка, а? Москва-на залежах каменного угля.
– Где мы теперь находимся?-сипло спросил Сиволобчик.
– Я думаю, мы теперь подходим к Собакиной башне или где-нибудь между Собакиной и Никольской. Но тут должны быть стены,- бормотал археолог,- Осипов, Щербатов и Стеллецкий, все трое, как раз в этом месте наткнулись на каменные столбы московского арсенала. Если мы идем верно, то также должны упереться в столб…
Он поднял повыше фонарь, и тотчас в свете его, шагах в десяти перед ними, выступил массив арсенального фундамента, преграждавший дальнейший путь. Под сводом быка, сложенного из огромных нетесаных камней, была навалена куча щебня; от времени она осела, из-под камней с легким клохтанием выбивалась струйка воды, тотчас и пропадавшая в камнях. Экспедиция остановилась.
– Сейчас перед нами,-сказал археолог,-встает та же задача, что вставала перед всеми исследователями подземелья. Если мы хотим пойти дальше, мы должны будем или обойти столб стороной, или пробиться сквозь него и таким образом снова попасть в ход. Я уверен, что за стеной немедленно начинается его продолжение. Попробуйте, Дротов… Я посвечу…
Дротов снял мотыгу, тупым, без размаха, ударом воткнул ее в скрепы между глыбами мячковского камня, но тот лежал прочно, чуть-чуть крошась под напором крепкой руки: в старину умели прочно строить даже под землей.
– Нет, своими силами не сковырнуть!
Произошло то, чего и боялся археолог: экспедиция уперлась в неодолимое препятствие, и дальнейшее продвижение стало невозможно…
Тогда решили: возвратиться назад, к "мышиному лазу", и там ждать возвращения товарищей Боба и Кухаренко. Левый ход был совершенно неизвестен археологу. Возможно, это было какое-либо ответвление, но Мамочкин не придавал ему особенного значения: путь к библиотеке Грозного и его сокровищам все же лежал тут, на этой главной магистрали, прерванной арсенальными быками.
Еще издалека, у "мышиного лаза", стали заметны огни, Боб и Кухаренко вернулись раньше времени. Значит, и там неудача! "Ну что же,-упрямо подумал Мамочкин,-мы вернемся к столбам, рискнем разобрать кирпич и протиснуться между столбом и стеной хода".
Глава четырнадцатая
ПОДЗЕМНОЕ КЛАДБИЩЕ ЦАРЯ ИВАНА
Тогда экспедиция в полном составе двинулась по левому боковому ходу. Впереди – археолог, за ним товарищи Боб, Дротов и Сиволобчик с мотыгами, на всякий случай изготовленными к нападению, в арьергарде еле передвигал ноги Кухаренко, которому передали лестницы и продовольственные запасы отряда. У хохла слипались глаза, он потихоньку, чтобы не слышали идущие впереди, ругался, отковыривая куски окорока, висевшего за спиной. Ко всему этому завтра- завод, работа, заседание завкома, доклад о способах экономии производства… Черт знает, в какую дыру иногда может загнать человеческая любознательность!.. Тут он зевнул, еще раз вполшепота изругал Дротова "сивым мерином", отломил кусок побольше и едва не поперхнулся от гениальной мысли, осенившей сонную головушку.
"Они идут впереди,- таков был приблизительно ход гениальных размышлений,- назад им не миновать этой же дороги, если этот чертов погреб вообще можно назвать дорогой… Я иду сзади. Кто же мешает мне, отстав слегка, подождать их на одном месте, вместо того чтобы лазить, словно проклятый крот?"
Время от времени путники перекликались условным паролем:
– Есть!
Выкрикнув в последний раз, Кухаренко присел на выступе, скользком от клейкого плесневелого пота, каким потеют камни сухих колодцев и твердые породы в глубоких шахтах. Присев, он задумался на всякие любопытные темы в связи с завтрашним заседанием, зевнул, попробовал выкрутить "ножку", но клюнул носом и забылся… Впрочем, освежающий сон иногда кстати даже на глубине семи с слишком саженей под Московским Кремлем.
Между тем экспедиция подвигалась вперед. На двадцать второй минуте ход кончался отверстием. Когда в него сунули фонари – увидели пещеру, очертания которой терялись в скудном электрическом свете. Вероятнее всего, она была естественным провалом, пустотой или уцелевшим убежищем времен неолита. Каменный ход, подходя к ней, терялся в наносах желтоватой затвердевшей пыли. Пещера уходила вниз крутым уклоном. По нему-то и двинулись бесстрашные исследователи. И опять чуткое ухо Дротова уловило приглушенное клохтание подземного потока…
– Стоп!-внезапно вскричал Мамочкин.
Справа и слева, словно груда разорванных бумажек, белело на земле. Боб нагнулся и поднял белую, будто нарочно выбеленную, берцовую кость человеческой ноги. Скелеты лежали в страшном, дьявольском порядке. Под самой стеной, глазами к взошедшим, помещались черепа; в пустых черных глазницах, казалось, еще темнеют зрачки, под черепами-прямые трости позвоночников, обтянутых ребрами, раскинутые руки и ноги, неестественно подогнутые под зад. Было похоже, что люди улеглись спать и так заснули мертвым сном два или три столетия назад…
Дротов, шагая меж костяками, как цапля, пробрался к самой стене.
– Цепи,-сказал он,-вот цепь, приковавшая скелет к стене!
Он вложил лом в кольцо около стены и потянул его, но кольцо не подалось. Цепь была вделана в стену наглухо. Это показывало, что пещера служила застенком или тюрьмой.
– Кто же это так постарался? – мрачно пошутил Сиволобчик.
– А вот посмотрим… Товарищи, осмотрите цепи… Особенно ножные… Может быть, на них сохранились какие-нибудь надписи?.. Заключенные часто выцарапывали на цепях свои имена.
В общем, это была довольно жуткая картина. Кости хрустели под ногой, головы откатывались, как бильярдные шары, с легким игривым стуком. Казалось еще: раскинулся над вековым кладбищем запах тления, и в черной настороженной тишине, пробужденной любознательностью человека, все еще дрожит последний истошный стон…
Археолог поднял череп и направил струю света в пустые глазницы. Он держал его в руке, как Гамлет.
– Смотрите,-сказал он,-у этого черепа искрошены зубы… Должно быть, он зубами пытался перекусить цепь… Страшно!
– Я нашел кость с оторванной цепью,- сказал Сиволобчик.
– Давайте сюда.
Кость была странно белой. На том месте, где ногу сковывал широкий тугой браслет, кость подалась и тронулась тлением. Браслет от времени был ржавым и хрупким. Но, всмотревшись внимательнее,- тут Мамочкин нацепил на нос проклеенное по ободку сургучиком пенсне,- в слой коричневатой ржавчины, археолог смог разобрать нацарапанную гвоздем или стилетом надпись и тут же прочитал ее вслух:
– "И уязви в серц… диавол царя Ивана плотским похотени… на княгиню Татиа… жену мою… взя… на ложе ту кня… хотя с не… жити… она же предобр… мужелюбица вземши нож… удари его на ло… в мышку… возъярился… повеле отсещи ей нози и руци… воврещи мя мужа во…" Один из ценных памятников русской жизни времен Ивана Грозного,- сказал археолог.- Если бы мы совершали образовательную экскурсию, я рассказал бы вам, каким образом все это происходило.-И, хотя никто не отозвался, он все же добавил:-В русской истории не было царя, не исключая и Петра Первого, который перещеголял бы Ивана Грозного в блудных делах и сладострастии. Он часто насиловал самых знатных женщин и девиц, а после "блудного воровства" отсылал их к мужьям и родителям. Когда же они хоть сколько-нибудь давали ему повод заметить, что блудили с ним неохотно, то, опозорив, он приказывал вешать их нагими над столами, за которыми обедали их родители и мужья. Эти не смели ни ужинать, ни обедать в другом месте, если не хотели распроститься с жизнью точно таким же образом. Трупы висели и гнили, пока родители не получали милостивое соизволение царя похоронить их. Женщины ненавидели его. Прослышав про эту ненависть, царь однажды решил перерезать всех женщин и девушек города Москвы. Бояре едва отговорили его от этого избиения, но все же он приказал в стужу и в снег собрать в Кремль несколько сотен женщин, раздеть их догола, и в таком виде они разгуливали по глубокому снегу до вечера…
