Дымок с пятеркой бойцов, среди которых был и Михась, согласно плану дьякона, явились к Малюте внаглую, в полном вооружении, всем своим видом давая понять, что церемониться они ни с кем не будут, а завалят любого, кто попытается воспрепятствовать им в их намерениях. Впрочем, охотников подразнить поморских дружинников после вчерашних происшествий на царевом пиру и в басмановских палатах почему-то пока не находилось. Быстрое согласие Малюты принять непрошеных гостей вполне соответствовало версии дьякона.
– Михась, за мной! – коротко скомандовал Дымок и вслед за Малютиным окольничим решительно поднялся по ступеням красного крыльца.
Возле дверей в приемную палату стояли двое телохранителей. Один из них, с явно азиатскими чертами лица и кривым кинжалом на поясе, смотревший мимо леших слишком уж безучастно и отстраненно, сразу же не понравился Михасю, шедшему за Дымком и прикрывавшему тыл. Телохранители широко распахнули тяжелую двустворчатую дверь. Уже проходя через порог, Михась понял, что произойдет в следующий момент. И когда створки действительно резко двинулись за ним для того, чтобы ударить в спину, сбить с ног, он взвился в воздух, развернулся в прыжке и обеими ногами от души врезал по сближающимся половинкам двери. Послышался глухой стук, и незадачливые «шутники», судя по сдвоенным ударам (башкой об дверь – башкой об пол), сами оказались поверженными. Михась ушел назад, перекатом мягким и бесшумным, несмотря на надетую на нем амуницию и вооружение, встал на ноги и как ни в чем не бывало вслед за Дымком поднес руку к берету, приветствуя Малюту, восседавшего в центре палаты на кресле возле столика, заваленного свитками.
– Здрав будь, боярин! – обратился к хозяину Дымок и, небрежно махнув рукой назад, через плечо, прокомментировал только что произошедший инцидент: – Молодежь! Развлекается…
Затем, чуть обернувшись к Михасю, нарочито резко бросил:
– А ты, Михась, в следующий раз стреляй! Почто пистоли-то с огненным боем нацепил?
Малюта тихо обалдевал от всего происходящего. Знакомое имя «Михась» и невиданная ловкость помора, рассказы о которой Малюта счел вымыслом, произвели на него потрясающее впечатление. Он теперь наконец-то осознал, почему царь сегодня утром столь настойчиво и яростно требовал скорейшего выдворения дружинников из столицы. Ранее они были для Малюты лишь безликими абстрактными пешками в большой политической игре. Теперь же поморы стояли перед ним во плоти, бесстрашные и уверенные в себе, явно не боявшиеся ни его гневного взгляда, ни царевой немилости, ни угроз опалы и казни, ни черта, ни дьявола. Он поверил, что эти безмозглые деревенщины, не задумываясь, начнут пальбу в его собственном доме, устроят те страшные взрывы, каковые они не далее как вчера произвели в том кабаке, где их убивали Малютины тайных дел мастера вкупе с Хлопуниными соколиками, и в басмановском тереме. А вдруг они прознали про виновников убийств и пришли мстить? Всесильный вельможа, при всем своем мужестве, просто похолодел от страха.
И действительно, как в кошмарном сне, поморский военачальник заговорил именно о том, чего Малюта так боялся.
– Конечно же, ведомо тебе, боярин, что много бойцов дружины поморской вчера полегло, злодейски убиенных во время несения службы государевой. Однако самое печальное, что пали они жертвой коварства и предательства одного из людей наших. Видать, растлило его пребывание в стольном граде, роскошью и соблазнами прельстило. Сегодня на рассвете изобличили мы злодея и казнили выстрелом в сердце поганое. Однако боюсь я, что дружинники мои, потерями и предательством удрученные, службой непрерывной и опасностями смертельными изнуренные, также духом ослабнуть могут и легкой добычей лукавого в стольном граде, непривычном им нравами, стать. Посему челом тебе бью с просьбой нижайшей и почтительной: отпустить нашу дружину усталую восвояси в северные вотчины для отдохновения.
Малюта не верил своим ушам. Резкий переход от чувства смертельной опасности и собственной беспомощности к чувству глубокого облегчения и радости оттого, что он с блеском может выполнить труднейшее поручение государево, заполнил все его существо, и он на какое-то время утратил способность соображать, глубоко проникать в замыслы противника, подозревать всех и вся в скрытом коварстве, предусматривать запасные страховочные варианты.
Дымок, четко угадав момент, когда собеседник утратил бдительность, продолжил свою игру в точном соответствии с замыслом отца Кирилла.
– Даже вот этот боец наш отличный, – Дымок указал на стоящего за его спиной Михася. – И то, на царский пир приглашенный, от чести невиданной голову потерял, упился до неприличия и в общую драку ввязаться посмел, в результате чего с позором в окошко был вышвырнут и, не помня себя, кое-как до дома добрался ползком. Мы осудили его, конечно, пожурили как следует, но наказывать строго не стали, ибо какой же пир без кулачной забавы молодецкой? Ведь верно, боярин?
Малюта только махнул рукой, давая понять, что такие мелочи, как хмельное побоище, и обсуждать-то не стоит.
– А посему, – продолжил Дымок, – прошу тебя, боярин, немедля собственноручным приказом письменным повелеть нам завтра поутру покинуть стольный град всей дружиной через заставу северную. Сим приказом ты нам великое одолжение сделаешь, ибо из него будет следовать, что покидаем мы поприще непосильное не от худости своей, а по повелению государственному. Иначе же останемся мы здесь надолго, жалкое существование влача, ибо не посмеем мы без приказа письменного покинуть рубежа воинского, дабы избегнуть нам позора в местах родных, не подвергнуть сомнению честь и славу свою ратную. И еще сей приказ письменный надобен, чтобы стража нас, сирых, на заставе, через коею мы проследуем, также осмеивать не стала, что для чести нашей опять-таки непереносимо будет.
Малюта, с ужасом представив, что придурки-поморы действительно могут остаться в Москве неизвестно насколько из-за дурацких соображений о какой-то там чести, не раздумывая, схватил перо, лежавшее на столе среди свитков, и, взяв чистый лист пергамента, начертал на нем в верхнем левом углу:
«Дружине поморской».
И далее, через весь лист:
«Повелеваю немедля покинуть град столичный через заставу северную…»
– Добавь: «со всем скарбом соответствующим», – буквально продиктовал Дымок, внимательно следивший за Малютиной писаниной.
Малюта послушно дописал:
«…со всем скарбом соответствующим».
Поставил свою замысловатую характерную роспись, привычно посыпал пергамент песком из песочницы, стряхнул, подал Дымку.
Тот еще раз перечитал, удовлетворенно кивнул, свернул вчетверо, спрятал за пазуху.
– А теперь, боярин, еще одна к тебе просьба почтительнейшая. Пошли своих людей осмотреть да опознать труп предателя, коего из рядов своих мы сегодня пулей вычеркнули. Может статься, что он кому-либо обиды чинил неправедные от нашего имени, так мы хотим, чтобы люди ведали: не поморская дружина их огорчала, а злодей-оборотень. И ежели найдется кто-нибудь из честного народа, от предателя упомянутого натерпевшийся, то отдадим мы вам труп сей смердящий на позор и поругание, чтобы выставлен он был на площади с головой, от тела отчлененной, на копье насаженной, вместе с трупами воров и разбойников, коим он, видать, и продался, как Иуда, за тридцать сребреников.
