А план Даниила Васильевича заключался в следующем. Все русское войско не собирается в один кулак, как это предписывает военная наука, а делится на четыре части. Три малых отряда и стратегический резерв. Три удара по Литве наносятся одновременно. Два отряда, предводительствуемые московскими воеводами, движутся на юг и на запад, начинают отбивать у неприятеля русские города и земли. В центре действует отряд князя Юрия Захарьина, он идет на Дрогобуж, начинает угрожать Смоленску. А сам воевода Щеня с основными силами находится в глубоком тылу. Первоначально малые отряды, вступившие в Литву, должны будут продвигаться без особого сопротивления. Население здесь исконно русское, оно будет их встречать не пищальными залпами, а скорее хлебом-солью, от Литвы откладываться, возвращаться в подданство князя Московского и всея Руси.
Понятно, что вскоре после начала военных действий князь литовский Александр, видя перед собой малые и раздробленные неприятельские силы, соберет свое войско и начнет по всем канонам воинской науки громить поодиночке русские разрозненные отряды. Против столь малых сил большое литовское войско выступит уверенно, без должной осторожности, с чувством подавляющего превосходства. На этом и можно будет поймать врага, заманить его в ловушку. Вот тут-то и пойдет в дело стратегический резерв, полки большого воеводы Даниила Щени вступят неожиданно в решающее сражение, что позволит разом выиграть всю войну. Теперь бы только угадать наверняка, на какой из русских отрядов бросит литовский князь свою рать, обеспечить внезапность удара основных сил и не просто отбить неприятельское войско, а уничтожить его полностью. Вот в чем заключался дерзкий план молодого воеводы, одобренный великим князем Иваном Васильевичем.
Понятно, что воевода переживал не только за себя, за свою воинскую и полководческую честь, но в первую очередь — за все великое дело, ему доверенное. По его расчетам прежде всего противник должен был озаботиться отражением угрозы Смоленску — стратегической крепости, узлу всей его обороны. И он ждал донесения от разведки, направленной им под Смоленск. Для этого была назначена особая поморская дружина.
Ранее, еще до назначения большим воеводой, Даниил Васильевич принимал участие в боевых действиях против Ливонского ордена на севере Руси. Там ему и пришлось воевать совместно с поморами. В отличие от многих князей и воевод, презиравших всех, кто по спискам Разрядного приказа имел более низкое место в военной иерархии, и не желавших обращать внимание на каких-то там поморов, Щеня очень быстро оценил боевые качества дружины. Хотя лешие действовали, как всегда, в основном самостоятельно, выполняя задачи разведывательного характера, а также совершая стремительные неожиданные маневры, нанося неприятелю удары во фланг и тыл, Щеня наладил с ними весьма тесное и эффективное взаимодействие. Конечно, ни о каком взаимодействии не могло бы идти и речи, если бы и начальники дружины Лесного Стана, в свою очередь, также не оценили бы талант, смелость и самоотверженность молодого московского воеводы.
В самостоятельных действиях дружины Лесного Стана не было ничего удивительного, ибо в те времена князья и воеводы были независимыми хозяевами своих уделов и своих полков, набранных в своих владениях, и весьма неохотно кому-либо подчинялись, ведя бесконечные местнические споры, выясняя, кто кого главней. Весьма редко удавалось достичь единства в русском войске. Только укрепляющаяся власть великого князя становилась организующим началом, сдерживающим время от времени боярскую вольницу. И Даниил Васильевич Щеня, поддерживая великого князя, презирал местничество и в первую очередь думал о пользе, которую должен принести отечеству, а не о собственной персоне. В общем, его взаимодействие с дружиной Лесного Стана, которым гнушались остальные воеводы, получилось весьма успешным.
Сейчас, фактически возглавив военные действия всего русского войска, Щеня первым делом призвал хорошо знакомых ему поморских дружинников, отведя им весьма важную роль в исполнении своего плана.
Звякнула щеколда, заскрипела калитка. Воевода прервал свое монотонное движение по девичьему садику и резко обернулся. В сопровождении стремянного в садик вошел тот, кого Даниил Васильевич ожидал с таким нетерпением. Это был невысокий коренастый дружинник, одетый в серо-зеленый кафтан и такие же шаровары, на берете которого была нашита широкая косая полоса красного цвета, означающая для людей знающих, что дружинник сей имеет звание тысяцкого.
Коротким жестом велев стремянному удалиться, воевода крепко пожал руку дружиннику, пригласил садиться. Они опустились на лавочку, явно низковатую для взрослых мужчин.
— Докладывай, Свирь! — Даниил Васильевич назвал старого своего знакомого, тысяцкого поморской дружины, его боевым прозвищем.
— Полк Юрия Захарьина занял Дрогобуж. Скоро от него будет гонец. Мы его обогнали, срезали угол по полям да болотам. Князь Юрий уже двинулся, как ты и велел, по дороге на Смоленск, миновал Митьково поле, перешел речку Ведрошу, что прямо за полем в Днепр впадает, и встал лагерем за мостом. Моя дружина скрытно сосредоточилась в густом лесу, расположенном на левом фланге Митькова поля. На десять верст вокруг я выставил секреты, чтобы наблюдать за литовскими лазутчиками. И в Смоленск у меня разведчики посланы, с почтовыми голубями, взятыми с княжеского двора, — тысяцкий указал рукой на затейливую резную башенку голубятни, возвышавшуюся над забором и яблоньками. — Вскорости от них донесение прямо сюда должно прийти. Я на голубятне выставил парный караул из своих дружинников.
— Молодец, тысяцкий, все верно сделал. И про лазутчиков литовских хорошо сказал. Надо именно наблюдать за ними, но не трогать! Они должны убедиться в том, что в тылу отряда князя Юрия на двести верст, до самой Твери, наших войск нет, и лишь в городе стоит мой малочисленный отряд. Сам-то я не прячусь, открыто по городу езжу, а противнику известно, что место мое весьма скромное по разрядным спискам. И наши-то бояре не все верят, что меня великий князь большим воеводой назначил, а литовцы-то тем более решат, что я с второстепенным отрядом в городе сижу, тем более что людей моих, надежно укрытых по дворам и сараям, им сосчитать не удастся. Вот пусть и донесут литовские разведчики своему князю Александру, что на Смоленск лишь Юрий Захарьин с одним полком идет... Квасу хочешь? — Воевода нагнулся, достал из-под лавочки, из густой травы запотевший глиняный жбан и расписной деревянный ковшик.
— Благодарствую, Даниил Васильевич, не откажусь, выпью с удовольствием!
Подождав, пока тысяцкий утолит жажду, Щеня продолжил:
— А теперь перейдем к главному. Как только князь литовский соберет свое войско в Смоленске, а я уверен, что он в первую очередь именно Смоленск защищать будет, и, надеясь на подавляющее превосходство, без опаски двинется на князя Юрия, о чем твои разведчики через голубиную почту нам сообщат, мы тут же должны из Твери выйти ускоренным маршем ему навстречу. Вся сложность в том, что от Смоленска до Митькова поля, где мы рати вражеской встречу готовим, семьдесят верст, а от Твери — двести. Но все же мы туда должны прийти чуть раньше. Какие соображения на сей счет имеешь, тысяцкий?
— В литовском войске пехота наемная, ландскнехты-латники с тяжелым вооружением, они на походе движутся медленно, не спеша. А куда им спешить? Жалованье-то помесячно начисляется! Будут они в день верст по пятнадцать проходить, не более! А наши-то в лаптях да налегке втрое больше как раз и прошагают!
