– Господи, хорошо-то как! – воскликнул он с
каким-то даже удивлением. Как будто положительные эмоции были для него чем-то
новым и неизведанным. – И звезды какие, Алик! В Москве таких сроду не
бывало.
– Зато в Москве можно увидеть самолет или отдельно
парящую ворону, – пробормотал тот, закуривая и выпуская дым в сторону,
чтобы не мешать Курочкину проветриваться.
Тот еще немного постоял, обратив лицо к небу и разглядывая
крупную зеленоватую звезду. Казалось, звезда нахально подмигивает, как будто на
что-то намекает. Потом, понизив голос почти до шепота, Курочкин спросил:
– Скажи, Алик, у тебя нет предчувствия?
Будкевич мельком взглянул на него и буркнул:
– Предчувствия чего, Андриан Серафимович?
– Нехорошего, – ответил тот и посмотрел Алику
прямо в глаза. Взгляд у него был каким-то неожиданно пронзительным.
По правде сказать, надо было бы не обращать на Курочкина
внимания, но Будкевич против воли разозлился.
– Нехорошие предчувствия появляются только после
хорошей выпивки, – с досадой ответил он. – Проспишься, и они
исчезнут. Безвозвратно, как юношеские мечты. Пойдем, я отведу тебя к жене.
Перегудов, день первый
Доставив Курочкина в его номер, Алик понял, что настроение у
него испортилось капитально. Даже на следующее утро на душе все еще было
муторно, и все вокруг казалось ему мрачным и неприветливым. Дождавшись, когда
его паства закончит завтрак, Будкевич собрал всех на короткое совещание.
– Значит так, коллеги, – решительно начал
режиссер, вглядываясь в знакомые лица. – Прошу всех встряхнуться,
вспомнить, что мы тут не на отдыхе, а на работе. Что сегодня премьера, от
которой, может быть, зависит вся дальнейшая судьба гастролей. Молва, знаете ли,
побежит впереди нас. И если не покажем уровень – зритель в этом городе больше
не проголосует за нас своим трудовым рублем, заплаченным за билет в театр. Да и
в другом городе тоже. Понимаю – вам сложно, пьеса не обкатана как следует. Но и
мы с вами не новички, так что прошу, дамы и господа, приложить максимум усилий
и задействовать ваши явные и скрытые таланты на полную катушку. Я очень надеюсь
на вас!
Присутствующие молча внимали, не делая попыток начать диалог
с руководителем. Только Таранов вдруг поднял вверх руку.
– Да, Леш, говори, – кивнул ему Будкевич.
– Предлагаю прямо сейчас устроить короткую экскурсию по
городу. Здесь наверняка есть свои достопримечательности. И развеемся заодно.
– Отличная идея, – одобрил Будкевич. – Народ
надо немного растормошить. А то вот Регина заспанная ходит, того и гляди, на
сцену, зевая, выползет.
– Что значит «выползет»? – неожиданно взвилась
дремавшая в углу Брагина.
– Свиваясь в кольца и зловеще шелестя чешуей, –
тут же развил тему несдержанный Рысаков, который просто не умел держать язык за
зубами. Обычно он мгновенно выпаливал первое, что приходило ему в голову, и все
три жены, как одна, ненавидели его за эту отвратительную манеру.
– Регина не ползает. Она реет, – неожиданно для
всех сказал Таранов.
– Лешенька, – ядовито улыбнулась ему
Регина. – Шел бы ты… Только не по городу гулять, а роль учить. А то как
всегда – забудешь свой текст и начнешь бродить взад и вперед, словно по грибы
на сцену вышел. Или нам жалостливые рожи корчить!
Словесную дуэль прервал Будкевич:
– Ребятки, довольно! Регина, я пошутил, так что прошу
прощения. Леша, сядь, я хочу вам кое-что сказать. Мне утром позвонили из
городской администрации…
– О! – вновь выступил Таранов. – Цензура
запретила играть спектакль, подрывающий нравственные устои… Теперь нас сошлют в
далекую холодную Москву.
– Леша, вот жаль, что мы не в армии, – грозно
сдвинув брови, сказал Будкевич. – Я бы тебя отправил суток на пять в
казарме пол драить – за пререкания с начальством и неуставные отношения с
сослуживцами.
– Слушаюсь, товарищ генерал-продюсер! – бодро
отчеканил Таранов и сел на свой стул.
– Так вот, – продолжил Будкевич. – Сегодня на
премьере будет присутствовать практически все руководство города. Во главе с
мэром.
– Солидно, – присвистнул Рысаков. – И приятно.
– Что тебе приятно? – недоуменно задрав брови,
обернулась к нему Яблонская.
– Что чиновники тянутся к прекрасному. Целыми
администрациями. А вам, Мария Кирилловна, это разве не приятно?
– Мне все равно, – решительно заявила
Яблонская. – Лишь бы они выключили свои мобильники и во время спектакля
сидели тихо. А то развалятся в первом ряду и бухтят в свои трубки, как будто на
производственное совещание явились.
– Объясняю, – перебил спорщиков Будкевич. Учитывая
темперамент собравшихся, держать ситуацию под контролем было делом непростым.
Однако давно уже поднатаревшего в решении конфликтов Алика трудно было сбить с
толку. – Местный директор уже показал мне театральный зал. Для высоких
гостей существует специальная ложа. Во время недавней реконструкции ее
расширили, так что все чиновники сконцентрируются там.
– А столик с выпивкой и закуской для них
предусмотрели? – снова возник Таранов. – Чтобы мужички могли приятно
расслабиться, пока артисты перед ними на сцене кувыркаются.
– Леша, перестань кривляться. К ним не варьете
приехало, а драматические артисты, – перебила его Анжела Прохорова. –
И дай боссу договорить, интересно ведь.
Таранов хотел что-то ответить, но встретил бесхитростный
взгляд Анжелы и поперхнулся очередной репликой. Таня следила за ними с
небрежной улыбкой. Анжела была красавицей и могла заставить ревновать даже
гипсовую девушку с веслом. Однако на вкус Тани ее красоте не хватало
выразительности. Это была откровенная, но какая-то довольно банальная красота,
без изюминки. К сожалению, все без исключения мужчины придерживались абсолютно
противоположного мнения, поэтому Таня ревновала. Ревновала Таранова к Анжеле. И
тогда, и сейчас тоже. Это чувство ей явно не нравилось, но Таня пока еще не
решила, как станет с ним бороться.
Тем временем Будкевич продолжил свой монолог.
– Дальше будет еще интересней, – пообещал
он. – После спектакля, который, как я надеюсь, пройдет на самом высоком
профессиональном уровне, мэр Перегудова устраивает прием в честь московских
артистов. В вашу честь, дорогие мои.
В комнате раздался одобрительный гул, что не могло не
порадовать организатора гастролей.
– Вот это мэр, – похвалил Таранов. – С
пониманием мужик!
– Не мужик это, дорогие мои. Здесь мэр – женщина, и
смею вас заверить, женщина очаровательная. Зовут ее Валентина Васильевна.
Уверен, она вам всем понравится.
– Почему мне должен нравиться мэр? Тем более,
женщина? – сердито спросила Яблонская. Лицо у нее сделалось вредным, и
Будкевич тяжело вздохнул, предчувствуя очередные капризы и брюзжание. –
Она плохо исполняет свои обязанности. В городе ни одной нормальной дороги нет.
Пока ехали, только и делали, что ухабы считали. Мои внутренности перемешались в
настоящий греческий салат.
