Друг за другом они выскочили из гримерки. Маленькая
процессия понеслась по коридору, возглавляемая Будкевичем, который объяснял на
ходу:
– Рысаков хотел стукнуть Таранова по щеке, но получил
под дых. И, Боже мой, как они орут! Я боюсь, наша труппа потеряет лицо, если кто-нибудь
услышит их безобразную лексику. Московские артисты, называется…
Драма разворачивалась за кулисами. Главные ее персонажи
действительно были раскалены, словно два утюга, и, кажется, даже плевались
паром. Однако насчет лексики Алик загнул – оба оскорбляли друг друга вполне
интеллигентно.
– Ну, ударь меня, ударь! – кричал Рысаков,
наскакивая на Таранова. Он выставлял вперед правое плечо и сильно задирал
голову. Оттого, что оба они были в костюмах и гриме, сцена выглядела комично.
– Не стану я драться с типом, который дышит мне в
диафрагму, – презрительно говорил Таранов, отталкивая Тихона двумя руками
и кривя бровь. – С карликом!
– Человека оценивают не по росту, а по мозгам! –
кипятился тот, прыгая, как боксер на ринге и делая перед грудью смешные пассы
кулаками.
– У тебя нет мозгов, одно только вместилище. Размером с
радиоактивную тыкву, – бросил Таранов.
– Чего-о-о?!
– Туше, – громко сказала Яблонская, стоявшая тут
же с видом бульдога, натянувшего поводок.
– В природе какое-то возмущение, – громко объяснил
вновь прибывшим Курочкин, выглядывая из-за спины собственной супруги. –
Сгущаются тучи. У меня предчувствие, а никто не слушает. Даже Маня.
– Да прекрати ты! – шикнул на него
Будкевич. – Замучил уж своими предчувствиями. И ходит, и бормочет… Как китайский
колдун.
Курочкин с обиженным видом спрятался за Маркизу, которая
посмотрела на Алика сумрачным взором, но промолчала. Веленко почему-то
засмеялся, и Таня тотчас выдвинулась вперед. По логике вещей, ей следовало бы
воззвать к Таранову. Однако тот стоял спокойно, тогда как Рысаков скакал,
словно разъяренный пекинес вокруг самосвала, поэтому Таня бросилась к нему:
– Тихон, прекрати сейчас же!
В этот момент Рысаков попытался прыгнуть на своего обидчика,
и Тане пришлось сделать захват сзади, чтобы удержать его на месте. К ней
присоединился Будкевич, и вдвоем они утащили нарушителя спокойствия в коридор,
а оттуда – в гримерку. В самый последний момент Таня заметила, что Анжела,
которая все это время стояла неподалеку и хлопала глазами, скользнула к Таранову
и взяла его под руку. И еще она заметила, что у Анжелы на локте висит Лешкин
сюртук. «Ну что еще за ерунда?! – рассердилась Таня. – С какой стати
теперь Анжела к нему прилипла? С мужчинами всегда так – он всем сердцем твой,
пока ты держишь его в поле зрения».
Ладно, пора заканчивать со всеми этими сомнениями и
метаниями. Надо пойти к Лешке и поговорить с ним по душам. Сегодня вечером она
так и сделает. И плевать на дурацкую гордость. Она любит Лешку и хочет его
вернуть. И кто, собственно, может ей в этом помешать?
Затолкав Тихона в гримерку, Будкевич ретировался, на пороге
состроив Тане страшную рожу. Вероятно, это означало, что она должна дознаться,
из-за чего разгорелся сыр-бор, и угомонить буяна. Таня с досадой отмахнулась.
Она и сама не прочь была узнать, из-за какой такой «бабы» у Рысакова с
Тарановым произошла стычка.
– Ну? – грозно спросила она у Тихона, который
сидел в кресле, нахохлившись, как говорящий попугай, объявивший бойкот
докучливым хозяевам. – Что это вы тут устроили, голубчики? Мало вам
перегудовских проблем? Хотите, чтобы к нам снова милиция наведалась?!
Рысаков сопел, хмуро глядя на себя в зеркало. Синяк под
глазом, хоть и побледнел, но все еще просматривался сквозь наложенный на лицо
тон. Уши яростно пламенели.
– Говори, давай, не молчи. Я все равно узнаю.
– Это наше личное дело, – сверкнул глазами
Тихон. – А если тебе так нужно, пойди и спроси у Таранова.
– Я никуда не пойду, пока все не выясню. – Таня
сначала грозно подбоченилась, но потом решила сменить тактику и, подойдя сзади,
положила руки Рысакову на плечи. Доверительно так положила, словно уже много
лет была его психотерапевтом и имела на это полное право. – Ты же
знаешь, – вкрадчиво сказала она, – у Лешки взрывной характер. И он
никогда толком ничего не может рассказать. Другое дело – ты. Ты всегда умеешь
описать события подробно и красочно.
– Ладно-ладно, – отмахнулся Тихон. –
Знаю-знаю. Лесть – это оружие слабых. Моя вторая жена тоже всегда этим
пользовалась. Когда аргументы заканчивались, она начинала мне льстить. А
поскольку я дико впечатлительный, она мигом добивалась своего.
– Слушай, так чего вы с Лешкой не поделили?
– Понимаешь, – сумрачно сказал Рысаков, обращаясь
к Таниному отражению, – случилось страшное.
Он театральным жестом рванул на себе ворот рубашки, как
будто ему стало трудно дышать. Крутнулся на стуле и посмотрел на свою
собеседницу в упор:
– Мне, может, из-за твоего Таранова опять жениться
придется!
Таня некоторое время молчала, глядя на него в задумчивости,
потом протянула:
– Да-а, это действительно страшно. Но при чем здесь
Таранов? Он что, хочет быть свидетелем на твоей свадьбе?
– Зря смеешься, все гораздо хуже.
– Куда уж хуже. Так что же все-таки случилось?
– Значит, слушай. Помнишь, когда мы были в Перегудове,
там женщина появилась? Блондинка.
– Та, на которую ты ящик с цветами уронил?
– Я не специально! – возмутился Тихон. – Я
был во власти эмоций.
– А откуда она взялась, эта блондинка?
– Из Москвы за мной приехала.
– Охота ей была тащиться за тобой в такую даль! Что
она, в Москве не могла тебя отловить?
– В том-то и дело, что не могла. Я то в театре, то на
тусовках – как туда пробраться простому человеку? А здесь, в провинции, мы,
актеры, абсолютно беззащитны – бери нас голыми руками. Ну вот, на это она,
видно, и рассчитывала.
– И чего она от тебя хочет?
– Хочет, чтоб женился.
– Вот те раз! С какого ж это перепоя? – опешила
Таня.
– В корень зришь – именно что с перепоя, –
понурился Тихон.
– Да хватит уже воду в ступе толочь, объясняй, в чем
дело! – прикрикнула Таня на бестолкового Рысакова.
– Так я и говорю, – откликнулся тот. – Дело в
том, что месяца три назад был я на одной вечеринке, большой и шумной. Ну… Там
оказалось много выпивки, и как-то так получилось, что я напился.
– Да… Действительно, событие, – с иронией
пробормотала Таня.
– Ты не смейся: тут человеческая трагедия намечается.
Как ночь провел, я не помню, думал, просто пил и колобродил…
– А оказывается, еще и девушку соблазнил.
