– А я чего? – забеспокоился великий артист. –
Я разве должен об этом знать?
Таня отчетливо понимала, о чем Тихон сейчас думает. О
настырной блондинке, которая подходила к Романчиковой возле кафе. И которой та
вроде как передала какую-то вещь. Однако если сейчас рассказать об этом
следователю, впутаешься сам. Ведь блондинка приезжала в Перегудов из-за него. А
Тихону впутываться страсть как не хотелось. Однако, озабоченный своими сложными
личными отношениями, Рысаков упустил одни момент, о котором сразу же подумала
Таня – его блондинки на банкете не было! Шофер не мог ее там видеть. И речь,
стало быть, следователь ведет вовсе не о ней.
– Понимаете, – продолжал тем временем упорный
Страхов, – вас видели возле кафе примерно в это же время. Вот мы и
подумали, что вы проясните для нас ситуацию. Вы там были, вы могли видеть, с
какой женщиной из вашей труппы встречалась Валентина Васильевна.
Тихон посмотрел на Будкевича, но у того был не менее
растерянный вид, и помощи от него ждать явно не приходилось.
– А нельзя ли у шофера спросить? – неожиданно для
всех задала вопрос Таня. – Он же видел ту даму, с которой встречалась
Романчикова, значит, сможет ее опознать. Нужно привезти его сюда,
продемонстрировать всех наших женщин – и дело в шляпе.
– Ну, это как сказать, – замялся Страхов. – В
шляпе или нет. Шофер, к сожалению, сейчас не может дать показаний.
– Ну, вот тебе и раз! – пробормотал Будкевич.
– Он умер.
– ?!
– Человек он был пожилой, и когда узнал об убийстве начальницы,
слег с сердечным приступом. Я с ним в больнице разговаривал, он кое-какими
сведениями успел со мной поделиться. Думали, пойдет на поправку, там и
подробности выясним. А он вон что… Поэтому женщину придется разыскивать с вашей
помощью. Так вы видели Романчикову возле кафе?
Таня мгновенно представила себе картину: Тихон неумело
прячется за каким-нибудь автомобилем или выглядывает из-за угла, и своим
«шпионским» поведением, естественно, обращает на себя внимание. Да… В этом
случае всероссийская слава явно пошла карлику-вампиру во вред.
Таня была уверена, что сейчас Тихон переведет стрелки на
Таранова. Это было бы вполне в его духе. Особенно учитывая только что
произошедшую ссору. Однако тот повел себя непредсказуемо. Весь его испуг
куда-то исчез и, выпятив грудь, а заодно и живот, Рысаков неожиданно капризным
голосом заявил:
– Никого я не видел! В тот день я переживал личный
творческий кризис! Я мотался по городу сам не свой и размышлял о бездне,
которая рано или поздно разверзается перед всяким талантом. Перед вами
когда-нибудь открывалась бездна? – довольно агрессивно спросил он у
Страхова.
Со следователя во время этого монолога слетело добродушие
деревенского детектива, разыскивающего украденный велосипед, и он довольно
мрачно ответил:
– Нам философствовать некогда. Философией обычно
преступники в камерах увлекаются, когда мы их туда сажаем.
– Я не помню никакого кафе, – отрезал
Рысаков. – Пожалуй, я с десяток кафе миновал, пока прогуливался.
– Может, он кого и видел, – вмешался Будкевич,
привыкший защищать своих питомцев. – Но в сознании у него это не
отложилось. Он вообще у нас очень… возвышенный.
– А к Романчиковой домой вы, случайно, не заглядывали?
Уже после бездны? Ближе к ночи? – не сдавался следователь.
Рысаков фыркнул презрительно.
– Ближе к ночи – это, выходит, после спектакля! –
заявил он. – А после спектакля я обычно медитирую. Потом ужинаю и ложусь
спать.
– Ну, не всегда, – подпустил яду Страхов. –
Иной раз вы по ночам цветочными ящиками кидаетесь.
Рысаков аж захлебнулся от возмущения и вопросил хорошо
поставленным голосом:
– В чем меня обвиняют?!
Тут же выяснилось, что его ни в чем не обвиняют, а всего
лишь хотели призвать в свидетели. Но коли он ничего не видел, то и говорить не
о чем. Страхов как-то очень быстро ретировался, оставив троицу в гримерке в
расстроенных чувствах.
– Ну? – спросил Будкевич, грозно глядя на Тихона,
когда за следователем закрылась дверь и шаги его затихли вдали. – Ты ведь
наверняка врал как сивый мерин. Ты был возле кафе и видел женщину, с которой
встречалась Романчикова.
– Может, видел, да не скажу! – быстро ответил
Рысаков. – Мне охота со спектаклями ездить и на сцене выступать, а не в
предвариловке сидеть, ожидая, пока менты преступника изловят.
– Я с ума от вас сойду, – сердито сказал
Будкевич. – За вами глаз да глаз. Успевай только поворачиваться!
– Но ты же знаешь, что я ни в чем не виноват! И никто
не виноват, – успокоил режиссера Тихон. – Романчикову наверняка
кто-то из местных пришил.
– Романчикову и еще двух свидетелей, – напомнил
Будкевич. Потом обратился к Тане: – А ты своему приятелю не звонила? Парню
тому, который на собрание приходил?
– Не звонила, – покачала головой Таня. –
Передумала.
Сначала-то она твердо решила звонить, а потом засомневалась.
Вроде бы, все как-то утряслось. Рысакова выпустили, больше никому из их труппы
обвинений не предъявили…
– Передумала? А почему?
– Ну, что ты, Алик, как маленький, – встрял
Тихон. – У того парня на Татьяну виды. А она еще толком не поняла, нравится
ей это или нет.
– Да? – удивился Будкевич. – Я думал, вы с
ним просто друзья.
– Ты когда-нибудь дружил с женщиной «просто»? –
спросил Рысаков. Будквич озадачился, а Тихон продолжал: – То-то и оно. В
«просто дружбе» с женщиной есть нечто бесчеловечное, а мужчины по сути своей
гуманны.
– Жаль, – заключил Алик. – Я все же думаю,
нам нужен какой-то консультант. Может, адвоката нанять? Дорого, конечно, но вся
эта история с убийством меня напрягает. У милиции есть такая манера – сначала
посадить, а потом уж разбираться. Так с кем все-таки Романчикова встречалась
накануне смерти? – спросил он, глядя попеременно то на Таню, то на
Рысакова. – Честно говоря, я думал, что с Тарановым. А тут вдруг еще дама
какая-то вылезла! Тань, это, случайно, не ты была?
– Ну, вот еще, – обиделась Таня. –
Разумеется, не я.
Конечно, в тот день она следила за Тарановым и вполне могла
бы тоже оказаться возле пресловутого кафе. А когда тебя уличают в чем-то
возможном, но не свершившемся, это почему-то особенно обижает.
В гостиницу Таня отправилась одна. Она заплетала ногу за
ногу и дышала размеренно, надеясь утишить головную боль, которая после
разговора со следователем вернулась и вгрызлась в ее виски с новой силой. На
улице было хорошо и тихо. Летняя ночь медленно наступала на город, опаивая
поздних прохожих сладким воздухом, принесенным с цветущих полей. От него голова
становилась восхитительно пустой и пьяной, как от вина.
