– Нет, правда? – шофер ей сразу же поверил и так
взбудоражился, что едва не въехал в пустую автобусную остановку.
– Правда, правда, – подтвердила Таня,
волнуясь. – Только вы на дорогу смотрите, а то угробите достояние страны.
– А можно у него будет автограф попросить? – с
воодушевлением спросил шофер, поглядев в зеркальце заднего вида. Вероятно,
надеялся получше разглядеть своего кумира.
– Попросить-то можно, – ответила
пассажирка. – Только вряд ли он даст. По-моему, он сейчас не в состоянии
даже крестик нарисовать.
Тем временем дорога привела их к Таниному дому. Заведя машину
во двор, таксист лихо подрулил к указанному подъезду, выключил мотор и сам
вызвался дотащить Рысакова до квартиры.
– А вы его жена? – спросил он, сверкнув на Таню
восторженными глазами.
– Коллега. Я с вечеринки уходила последняя, а он лежал
на полу, – объяснила она. – Не могла же я его бросить.
На улице было холодно и противно. Фонарь, торчавший напротив
подъезда, казался лейкой, из которой вовсю поливали двор. Ветер неистовствовал
где-то наверху, и по небу тащились тучи, похожие на огромные китобойные
корабли. Между ними, то появляясь, то исчезая, билась загарпуненная луна.
Таня сразу стала мокрой, как будто только что выкупалась
прямо в одежде. Платье противно липло к телу, а прическа погибла безвозвратно.
Извлеченный из салона и поставленный на нетвердые ноги Рысаков разлепил веки и
посмотрел по сторонам изумленным младенческим взором. Потом, раскрыв рот и
высунув язык лопаткой, попытался поймать летящие сверху капли, помотал головой
и с пафосом заявил:
– Жизнь дается человеку для того, чтобы он утолял
жажду! – И сразу навострился упасть лицом вниз.
Однако шофер был начеку. Он присел, подхватил Рысакова и
ловко повесил его себе на плечо. Голова пьяного оказалась у него за спиной, а
зад обратился к небесам.
По мостовой несся пузырящийся поток воды и, яростно ворча,
уходил в забранный решеткой водосток. Таня поскакала к подъезду открывать
дверь, шофер, тяжело ступая, двинулся за ней.
– А вы смотрели мое кино? – громко и нагло спросил
талант у своего поклонника и требовательно стукнул того кулаком по почкам.
– Смотрел, смотрел, – ответила за шофера Таня,
мечтавшая как можно скорее оказаться дома.
– Я играл вампира! – продолжал разглагольствовать
Рысаков. – Стра-а-ашного вампира! У которого были огро-о-омные зубы…
Он попытался укусить шофера за пиджак, пропитанный тяжелым
табачным духом, но не преуспел и только больно проехался носом по сукну.
Открыв дверь квартиры, Таня включила свет, скинула босоножки
и прошлепала в комнату, показывая, куда свалить тело. У шофера оказались
растоптанные ботинки с узкими носами, после них на паркете остались грязные
следы, похожие на сигары. Плату за дополнительный подъем груза на третий этаж
он брать категорически отказался. И еще некоторое время топтался возле дивана,
разглядывая Рысакова с умилением матери, только что убаюкавшей любимое чадо.
– Надо же, – приговаривал он, призывая Таню в
свидетели. – Живой артист! Собственной персоной! Мне он больше всех в
сериале понравился. Я просто живот надорвал, когда он на мосту пытался старушку
закусать, а она его по голове сумкой била! И он свалился в воду, а потом на
катер влез и одного туриста себе приглядел, а тот оказался иностранцем и все
повторял «ду ю спик инглиш»? Помните?
– Помню, – сказала Таня, у которой от холода зуб
на зуб не попадал, а потом коварно добавила: – Знаете, я беспокоюсь. У вас там
машина двор перегородила…
Таксист мигом испарился, и Таня, чертыхаясь, тут же
бросилась сдирать с себя мокрое платье. Потом она сделала попытку раздеть
Рысакова, волнуясь, впрочем, не только за его здоровье, но и за свой промокший диван.
Тихон, однако, раздеваться категорически не хотел. Сначала он просто вяло
сопротивлялся и что-то сонно бормотал, однако оставшись без штанов, принялся
неожиданно резво лягаться, вероятно, защищая свою честь. Получив пяткой в
живот, Таня плюнула на него и отправилась в душ. Когда она вернулась, ее
незваный гость крепко спал, трогательно свернувшись калачиком. Она накрыла его
толстым одеялом и погасила в комнате свет.
Было уже позднее утро, а Таня все никак не могла проснуться.
Разбудил ее настойчивый звонок в дверь, и сколько девушка не накрывала подушкой
голову, отделаться от назойливых переливов ей так и не удалось. Охнув, она села
на постели и потерла лицо ладонями, чтобы поскорее прийти в себя. Потом
накинула халат и полетела открывать. Попутно она заметила, что Рысакова на
диване нет, зато из ванной комнаты доносился шум льющейся воды. В воздухе витал
легкий похмельный запах.
– Кто там? – машинально спросила Таня, не
заглядывая в «глазок».
– Это я, – ответил знакомый голос, и с Тани
мгновенно слетели остатки сна. За дверью стоял Таранов! Тот самый тип, который
ровно год назад разбил ее сердце.
Впрочем, как выяснилось, сердец у нее было штук сорок, не
меньше. Потому что всякий раз, стоило ей вспомнить о подлой измене Таранова,
очередное сердце подпрыгивало в груди, а потом шарахалось оземь и разлеталось
на крошечные осколки.
«Господи, сегодня же пятое число, – подумала
Таня. – Пятое… Год назад именно пятого числа это и случилось. Юбилей, так
сказать».
– Тань, открой, пожалуйста, – попросил из-за двери
невидимый Таранов. – Это ужасно важно.
Она глубоко вздохнула, решительно распахнула дверь… и
увидела огромный букет роз, скрывавший нежданного гостя.
– Привет, – сказал гость, выныривая из цветочных
зарослей. Букет оказался колючим, свежим и источал сладостный аромат, который
всегда сводил Таню с ума. Равно как и его даритель.
Хотя в это утро Алексей Таранов выглядел не самым лучшим
образом. Было очевидно, что накануне он провел бессонную ночь: под глазами у
него залегли лиловые тени, светлые волосы были взъерошены, короткая щетина
пробивалась неровными клочьями. Впрочем, такому лицу практически всё было
нипочем – слишком обаятельная улыбка, слишком волевой подбородок, слишком много
вдохновения в глазах.
Вероятно, талант вписали в метрику Таранова вместе с именем
и фамилией. В театральный его приняли сразу на второй курс, на работу взяли в
знаменитый московский академический театр. Правда, старая гвардия держала его
на вторых ролях, отчего-то полагая, что настоящий артист может состояться
только годам к сорока—пятидесяти. Но Таранов мог сыграть всякие там «кушать
подано» и третьих стражников так здорово, что зрители сразу же верили – именно
здесь скрыт гениальный режиссерский замысел, именно эта роль одна из ключевых в
спектакле. Таня всегда открыто и искренне восхищалась его талантом. В те редкие
дни, когда Лешка все же впадал в уныние, она стараясь всеми силами поддерживать
его оптимизм и уверенность в себе. Сама она ни на секунду не сомневалась, что
не за горами тот день, когда Таранов хлопнет дверью и уйдет к нормальному,
современному режиссеру в популярный продвинутый театр. «Вот тогда, –
мстительно размышляла Таня, – эти замшелые „академики“ поймут, какое
сокровище потеряли, станут локти кусать, да поздно будет».
