Впрочем, все это было давно, очень давно. До Ледникового
периода. До коварной измены.
– В квартиру-то пустишь? – спросил Таранов
небрежным тоном и задрал одну бровь.
– Заходи, – разрешила Таня после секундного
колебания и пропустила его в коридор.
Он вошел и сразу же увидел мужские ботинки – ботинки
Рысакова. Несмотря на маленький рост, лапа у этого типа была сорок последнего
размера. Кроме того, он обладал довольно мощным баритоном, и именно сейчас ему
пришло в голову попеть. Шум льющейся воды и мужские рулады, доносящиеся из
ванной комнаты, разрушили все планы Таранова. Настроение у него явно
испортилось. Он испепелил рысаковские башмаки взглядом, потом криво усмехнулся
и сказал:
– Вообще-то я пришел мириться, но теперь раздумал. Так
что прими цветочки в знак нашей былой привязанности, позволь поцеловать ручку,
и я отчаливаю!
– Ты всерьез надеялся, что я стану с тобой
мириться? – гневно воскликнула Таня, пристроив тем не менее розы на
тумбочку. – После того, что ты сделал?!
– Ничего такого я не делал, – сварливо заявил
Таранов и яростно потер щетину на подбородке. – Ты даже ни разу не
удосужилась меня выслушать! Я сразу мог бы всё тебе объяснить.
– Сразу – это когда я застукала тебя в постели с голой
мымрой? – саркастически воскликнула Таня. – Именно после этого я
должна была тебя слушать?!
– Ты ничегошеньки не поняла, – нагло заявил
Таранов и посмотрел на нее бестрепетным взором. – Вернее, ты поняла все
неправильно.
– Да что там было понимать-то?! – едва не
задохнулась от возмущения Таня. Она так разозлилась, что на минуту даже забыла,
сколько слез пролила за этот год, оплакивая свою подло обманутую любовь. –
Утром ты делаешь мне предложение, а вечером я нахожу тебя в чужой постели! К
тому же не в чьей-нибудь, а в постели этой тощей дуры Регины!
– Еще немного, и ты лопнешь от злости, – спокойно
заметил Таранов. – У меня была надежда, что мы поговорим по-человечески,
но, судя по всему, ты еще недостаточно остыла, чтобы разговаривать
цивилизованно.
– Я не кастрюля, чтобы остывать со временем!
– И вообще, можно подумать, что если бы ты нашла меня в
постели какой-нибудь другой женщины, ты расстроилась бы меньше.
– Иди ты к чертовой бабушке со своими рассуждениями!
– Значит, ты снова отказываешься меня выслушать? Ну
пойми ты – это ведь была чистая случайность.
– Расскажи это своей старой шляпе! Случайно можно
провалиться в канализационный люк или сесть не в тот автобус. А не в ту постель
случайно не попадают.
Тем временем Рысаков выключил душ и полез из ванны, теребя
пластиковую занавеску, ойкая и чертыхаясь. Потом он несколько раз кашлянул,
прочищая горло, и заунывно затянул:
– Кони мои, конюшки, во зеленом полюшке…
Таранов поморщился и, поцокав языком, сказал:
– Паршиво поет. – Таня вдохнула полной грудью,
собираясь прокомментировать его замечание, но он быстро добавил: – Ладно,
ладно, у него наверняка полно других достоинств. В общем, ты не желаешь
выслушать версию потерпевшей стороны?
– Это ты – потерпевшая сторона?!
– Конечно. Я лишился любимой женщины. Разве это не
повод для расстройства?
Щеки Тани запылали, но она постаралась поскорее взять себя в
руки.
– Спасибо за цветы. И до свидания, – звонким
голосом сказала она.
В глазах Таранова появилась досада.
– Надеюсь, ты не забыла про антрепризу? – спросил
он. – В ближайшее время нам с тобой предстоит довольно часто встречаться.
На сцене.
Услышав слово «сцена», Таня почему-то сразу же вспомнила о
своем внешнем виде. Боже, на кого она, должно быть, похожа! Этот халат, волосы
торчком… Однако злость на Таранова тут же вытеснила из ее головы все глупые
мысли, и она снова ринулась в бой.
– Ах, вот почему ты явился мириться! Боишься, что наша
ссора помешает твоей работе… Не волнуйся, если по ходу пьесы тебя должны будут
застрелить, я не подменю пистолет на настоящий.
– Я пришел совсем не из-за работы, и ты это прекрасно
знаешь.
Таранов пристально посмотрел ей в глаза, и Таня немного
смутилась. Его открытый и твердый взгляд всегда выводил ее из состояния
душевного равновесия. Возможно, еще немного, и она бы пошла на попятный… Но тут
из ванной комнаты донеслось звяканье флаконов, и уверенный голос завел:
«Конюшки, коняши, у моей Марьяши серые глаза-а-а…»
– Перестань петь, ради Бога! – в сердцах
прикрикнула Таня на запертую дверь.
В ванной повисла настороженная тишина. Потом там пустили
тонкой струйкой воду и зашуршали пакетами.
– В последний раз спрашиваю, – процедил
Таранов. – Ты выслушаешь мою версию?
Но момент уже был упущен, и Таня снова закусила удила.
– Я не суд, чтобы выслушивать различные версии, –
упрямо ответила девушка, твердо встретив его взгляд. – Я живая и очень
эмоциональная. И я тебя предупреждала, что единственное, чего я не смогу
простить – это измены.
– Но я тебе не изменял!
– Вероятно, это был твой брат-близнец.
– Меня напоили водкой, я был не в себе.
– Да-а? А мне ты не показался пьяным. По крайней мере,
ты выглядел вполне вменяемым и мог отвечать на вопросы. Когда я вошла в номер,
ты довольно бойко со мной пообщался.
– Это еще ничего не значит!
– Уходи.
Она открыла дверь и встала так, чтобы Таранов понял – его
выставляют.
– Жаль, – сказал тот и пожал плечами. – Можно
было бы спасти замечательные отношения. Однако раз ты не хочешь…
– Не хочу, – подтвердила Таня.
– Ну, ладно… Раз так… – Было видно, что теперь
Таранов не на шутку разозлился. – Только не приходи потом с извинениями. И
запомни: сегодня ты сама захлопнула дверь перед своим счастьем.
Когда он злился, у него белели крылья носа. Так, с
побелевшим носом, он выскочил за дверь и помчался по лестнице, чуть не сбив с
ног ошарашенную его импульсивностью соседку.
Таня закрыла за ним дверь и осталась стоять в коридоре. Она
смотрела на яркие головки цветов, и их нежный запах казался ей ядовитым. Слезы
отчаяния подступили было к глазам, но тут снова раздался голос Рысакова.
– Ой, то не вечер, то не вечер, – осторожно пропел
он. – Мне малым-мало спалось…
– Спалось тебе отлично, дружок! – крикнула Таня,
подходя к запертой двери. – Хватит полоскаться, выходи.
– Иду, – быстро ответил Рысаков и через паузу
неуверенно добавил: – Милая.
Таня хмыкнула. Вероятно, проснувшись, Тихон увидел на спинке
кресла брошенные предметы дамского туалета и теперь пытался прояснить для себя,
какие подвиги совершал ночью.
