Потом началась общая суета, взволнованные расспросы и не
менее взволнованные ответы, и вся эта фантасмагория продолжалась до тех пор,
пока Рысаков не посмотрел на часы и не воскликнул:
– Так мы отменили сегодняшний спектакль или нет?
– Нет! – первой воскликнула Таня. – Я буду
играть! И не отговаривайте меня.
Глаза ее горели решимостью, и Рысаков с Будкевичем принялись
так бурно ликовать, словно отмена сегодняшнего представления грозила обоим
окончанием их творческой карьеры.
Дворецкий заявил всем, что остается с труппой и завтра
поедет вместе со всеми в Приозерск. А местная милиция продолжит расследовать
дело о нападении на Таню. Поскольку оказалось, что в областных органах у
Дворецкого есть связи, его обещали держать в курсе дела.
– Попробую сам во всем разобраться, – пообещал
он. – Только сразу давайте договоримся – ничего от меня не скрывать. Чуть
что насторожит – сразу ко мне. Если, конечно, у вас хоть немного развито
чувство самосохранения и если вы хотите, чтобы гастроли продолжались.
Кажется, все этого хотели. И даже Таранов, явно недовольный
властным поведением Дворецкого, промолчал, хотя Таня была уверена, что он
непременно выскажется.
– Тебя я больше одну не оставлю, – безапелляционно
заявил Дворецкий, беря Таню под руку и ведя по лестнице вверх. – Сегодня в
поезде поедешь со мной в одном купе. А завтра в гостинице, в Приозерске,
возьмем двухместный номер. Ты ляжешь на кровати, а я в другой комнате на
диване. Сплю я чутко, постоянно буду настороже. Кроме того, у меня есть
пистолет.
– Самый главный аргумент, – буркнула Белинда, не
отстававшая от них ни на шаг.
Друг за другом они вошли в номер, и Дворецкий тут же сказал:
– Шли бы вы, Белла, к себе. Тане отдохнуть нужно, в
себя прийти. Ей сейчас не до болтовни с подружками.
– Да нет, пусть остается! – возразила Таня, мысли
которой разбегались в разные стороны. Она и сама толком не знала, чего сейчас
хочет больше всего – снова обсуждать случившееся или лежать в горячей ванне,
прикрыв глаза. Впрочем, для ванны времени, кажется, маловато.
– Нет, пусть отправляется. Тебе просто необходим отдых.
Вместо того чтобы возмутиться тем, что Дворецкий
распоряжается тут, как у себя дома, Белинда неожиданно скривила лицо и жалобно
сказала:
– Таня, пока тебя не было, он обзывал меня дурой!
– Я не обзывал! – воскликнул Валерий, глядя на две
ненатуральные слезы, выкатившиеся из глаз этой нахалки. – Я говорил, что
вы поступили безответственно, вот и все.
– Вот и все?! – слезы мгновенно высохли, и лицо
Белинды налилось праведным гневом. – Вы меня все время унижали!
Третировали! Заявили, что у меня вместо мозгов – куриный помет. Старались
смешать с грязью!
– С грязью я бы не смог, – пробормотал Дворецкий,
смутно припоминая, что действительно говорил что-то про мозги. –
Послушайте, сейчас не до ваших истерик. Тане необходимо собраться с силами
перед спектаклем. Если у вас есть сострадание…
Он не закончил фразу, давая Белинде самой решить – есть у
нее сострадание или нет. Уходя, она посмотрела на него так, словно он был
слизнем, сожравшим целую грядку капусты.
Перед спектаклем все спрашивали Таню, как она себя
чувствует, и она отвечала, что хорошо. Она и вправду чувствовала себя неплохо.
Главным образом потому, что на заднем плане постоянно маячил Дворецкий со своим
пистолетом. Однако гораздо больше, чем наличие пистолета, Таню согревало его
олимпийское спокойствие. В его зеленых глазах таилась смелость воина, которая
во все времена притягивала женщин как магнит.
Хмурый Таранов, готовясь к выходу на сцену, ходил
взад-вперед по коридору, то и дело задевая «смелого воина» плечом. Тот делал
вид, что ничего не замечает и только криво улыбался. В конце концов, Будкевич,
которому страстно хотелось мира и спокойствия, не выдержал и, притиснув задиру
к стене, прошипел:
– Прекрати сейчас же! В конце концов, ты его разозлишь,
вы подеретесь, получится безобразная сцена, и я буду за все отвечать!
– Кто он вообще такой? – буркнул Таранов.
– Приятель Прияткиной, – сказал Будкевич. –
О, неплохой получился каламбур! А ведь я тебя предупреждал, Леша! Насчет его
приезда. Так что не валяй дурака и возьми себя в руки.
Таранов послушался, взял себя в руки и очень изящно отыграл
спектакль, обретя в этот вечер кучу новых поклонников и поклонниц. Ему
аплодировали дольше всех, и он немного оттаял.
После спектакля Маркиза устроила за кулисами публичную
сцену, заявив, что не желает уезжать из города, оставив мужа в больнице под
присмотром какой-то там сиделки, у которой наверняка нет ни одной приличной
рекомендации. Все дружно принялись ее утешать и уговаривать. Утешенная, она все
же позволила себя уговорить и, сменив гнев на милость, отправилась в гостиницу
паковать вещи.
Пока собирали чемоданы, Таня думала только об одном: стоит
ли рассказывать Дворецкому ВСЕ или же кое-какую информацию оставить при себе?
Однако когда они, уставшие, погрузились наконец в поезд и оказались в купе один
на один, Валерий, глядя Тане прямо в глаза, сурово сказал:
– Хочу тебя попросить. Я понимаю, что в этой труппе все
до одного – твои друзья, ты знаешь их сто лет и в каждом уверена, как в себе.
Однако ситуация складывается непростая, поэтому я прошу тебя быть со мной
абсолютно откровенной. Расскажи мне, пожалуйста, обо всем, что происходило в
труппе с самого начала гастролей и до сегодняшнего дня.
– Ладно, – согласилась Таня и, закрыв лицо руками,
длинно зевнула.
Хорошо, что первый спектакль в Приозерске запланировали
только на послезавтра, так что целый день можно будет отдыхать и отсыпаться.
Белинда в поезде устроила настоящее светопредставление,
пытаясь выгнать Дворецкого из Таниного купе и занять его место. Однако тот лишь
снисходительно отбивался от ее нападок и крепость не сдавал. Даже вмешательство
Тани не произвело на него никакого впечатления.
– Своим служебным положением пользуются только жалкие
трусы, – кричала, стоя в дверях купе, разъяренная Белинда.
– Вам нужно показаться врачу, – не остался в долгу
Дворецкий. – У вас повышенная реактивность. Ее лечат валерьянкой и контрастными
обливаниями.
– Не вздумайте вызывать меня на допрос! Я все равно не
приду.
– Чего вас допрашивать? Вы и так все выложите, если вас
хорошенько раздразнить.
– Следователя, который дразнит свидетелей, нужно отправить
на переаттестацию! – бросила напоследок вынужденная отступить Белинда, и
дверь купе гневно щелкнула за ее спиной.
Рысаков с Тарановым, наблюдавшие за этой сценой с маленькой
площадки перед туалетом, выразительно переглянулись.
– Каков гусь! Глядя на него, начинаешь верить, что
любовь – это великая сила. И прямо хочется снова влюбиться, – заявил
Тихон. – Совершать безумства, глотку драть…
