Граф Риго отвечает домне Гвискарде:
– От дьявола мы пошли, к дьяволу и придем. Так и отец наш говорит.
Готфрид подтверждает:
– Да, так отец наш говорит. Да и сами мы так думаем.
Домна Мария на то молвит:
– Должно быть, ужасно жить с такими мыслями.
Граф Риго криво усмехается.
– Мы с рождения к этому привыкли.
Тут вбегает малолетний паж и подает домне Марии цветок. Домна Мария целует пажа в губы. Все смеются. От смущения паж едва не лишается сознания. Пажу дозволяется остаться и слушать рассказы знатных сеньоров о дьяволе.
Помолчав ровно столько, чтобы ожидание стало жгучим, эн Бертран неторопливо начинает:
– Когда я был таким, как нынче этот паж, я своими глазами видел дьявола…
* * *
В трех часах езды на скорой лошадке от замка Борн стоит Далонское аббатство. Из поколения в поколение рыцари из обоих замков приносят аббатству щедрые дары, и неустанно возносят монахи мольбы за души сеньоров де Борн и де Аутафорт.
Какое же облегчение испытал дядька Рено, когда Итье де Борн поручил ему доставить в Далон десятилетнего Бертрана, дабы тот получил в стенах аббатства надлежащее образование! Ибо с годами все злее и изобретательнее становились шутки старшего господского сынка, в то время как младший, подрастая вместе с кормилицыным ублюдком, названным без затей, Пейре, радовал кротостью и тихим нравом.
Сдал Рено непривычно присмиревшего Бертрана аббату Рожьеру с рук на руки, неуклюже, но от души приложился к Далонским святыням, да и поехал прочь, в замок Борн, – наслаждаться тишиной и покоем.
А Бертран остался в огромном монастыре, будто Иона во чреве кита.
Монастырь, превосходящий размером замок Борн, обнесенный крепостной стеной с воротами, засел высоко на холме. Вниз по склону бесконечно сбегают поля. Часть из них возделывают монахи, прочие отданы «бородатым братьям», полумонахам из простонародья.
Рослый, широкоплечий, огромный в облачении из грубого белого сукна, с откинутым за спину черным капюшоном, – широким шагом шагает аббат Рожьер. Издалека присматривается к новому воспитаннику – кто таков, с кем из родителей обличьем схож.
Выходило так, что больше походил Бертран на отца своего Итье. А еще больше – на деда, Бертрана.
Тощий долговязый подросток – за лето вытянулся, волосы до белизны выгорели – глядит на аббата: хоть и против солнца, а не щурится.
Остановился аббат Рожьер в двух шагах, голову склонил. Осмотрел мальчика слева, осмотрел справа. Кликнул отца келаря и велел устроить молодого сеньора.
Отец келарь взял Бертрана за руку мозолистой рукой – не рука, а клешня рачья – и потащил за собой, на ходу разъясняя смысл и назначение каждого строения за крепкой монастырской оградой: тут ризница, здесь книги хранятся, тут кладовые, вон там – зал заседаний капитула.
Показал мальчику дортуары и школу, а после привел его в церковь и удалился. Темную базилику с тяжелыми стенами и узкими прорезями окон с южной стороны окружают семь капелл.
Бертран обошел сперва все капеллы, а после остановился у стены, не решаясь ступить на середину базилики, и стал глядеть, как свет, ворвавшись в окна, острыми мечами сечет тьму, и как тьма, разорванная в клочья, отступает.
В храме почти нет никаких украшений. Аббат из Клерво – Бернар – учит: «К чему все эти завитки и замысловатые фигуры? Довольно и солнечного луча…»
* * *
В ту пору в Далонском аббатстве, кроме Бертрана, обучались наукам еще четыре мальчика, из которых Бертран был дружен с Гильемом де Гурдоном, чьи владения располагались по соседству с Аутафортом.
Что до Амбларта Талейрана, то с ним Бертран совсем не дружил, ибо этот Амбларт был трусоват и на догадки туг, зато весьма скор на обиды, чем бессовестно пользовался Бертран для собственного увеселения.
А нужно сказать, что этот Амбларт был младшим братом того самого Талейрана, который впоследствии взял себе в жены Маэнц де Монтаньяк, поэтому в беседке рассказ эн Бертрана слушался с особенным вниманием. Домна Маэнц даже спросила:
– Стало быть, Амбларт – он тоже видел дьявола?
Пришлось эн Бертрану признать: да, не одному ему, Бертрану, это страшное испытание выпало. Однако же слушайте дальше, что случилось в монастыре. Ибо хоть и многие тогда увидели дьявола, храбрость проявили при том далеко не все – только Бернар из Клерво, человек святой и почтенный, аббат Рожьер и младший из воспитанников монастырских, то есть сам Бертран. Прочие же в страхе разбежались, и первым – эн Амбларт.
Однако лучше излагать историю по порядку, дабы один эпизод нанизывался на другой, подобно тому, как насаживаются на вертел куски мяса, для улучшения вкуса перемежаемые луковицами и яблоками.
Многому обучали в монастыре, о чем сейчас нет времени рассказывать. Брат Амьель, человек чрезвычайной учености (сейчас он возглавляет аббатство), обогатил память своих учеников повестями о чудесах и подвигах святого Бенедикта. Ибо кто заложил основы жизни монастырской, как не он? И чьи заветы неукоснительно выполняются в Далоне? Святого Бенедикта!
Что есть монастырь? Монастырь есть школа Христова.
Что слагает монастырь? Три вещи: община, устав и аббат. Община есть подражание иерусалимской общине, то есть Апостолам. Аббат представляет Иисуса Христа среди Апостолов. Устав же прикладывает Священное Писание к повседневной жизни.
Что есть община без аббата? Тело без головы.
Что есть аббат без общины? Голова без тела. Разделенные, они одинаково бесполезны, ибо мертвы.
Что есть главный закон монастырской жизни? Любовь…
(Тут граф Риго зевнул с таким лязгом, что домна Маэнц покосилась на него, будто опасаясь, не отхватил бы он ей ухо. Эн же Бертран, ничуть не смущаясь, продолжал.)
Из всего сказанного выше можно установить, что воспитанникам прививался также вкус к благочестивой жизни. И до самого вечера, уподобляясь – в наилучшем смысле – жвачным животным, пережевывали они в мыслях вместе с монахами молитвы, священные тексты, либо полученные утром уроки.
И вот однажды, упражняя память, размышлял Бертран над одним случаем из жизни святого Бенедикта. В ту пору возглавлял святой Бенедикт обитель, устроенную им весьма разумно и совершенно. И всякая вещь в обители была священна и приспособлена для полезной работы.
Был в общине один простой монах, родом варвар, весьма преданный заветам настоятеля. Раз поручили ему вырубить сорный кустарник. Тот варвар взялся за дело с таким рвением (да и силищи в нем, видать, заключалось чрезмерно), что орудие его сломалось, и железный серп улетел в сторону, а в руке осталась одна лишь деревянная рукоять.
Железо, как и сейчас, было весьма дорого. А серп, как на грех, попал в пруд и почти тотчас же ушел на дно.
