– Говорите, говорите. А что, монахи все попрошайки?..
– Я прошу вас помириться с графом Тулузским.
Дежан с Белангье сочно захохотали. Потом Дежан произнес:
– С графом Тулузским я в большой дружбе, а вот с захватчиками и чужаками и вправду подчас враждую.
– Я говорил о Симоне де Монфоре, – спокойно сказал Фалькон.
Дежан криво улыбнулся.
– Раз вам удалось истребить полгорода одним только коварством.
– Вы же знаете, что это ложь.
Дежан призадумался.
– Ну и что? – сказал он с вызовом. – А чего вы от нас добиваетесь, мессен епископ?
– Я хочу, чтобы завтра вы пришли в Вильнёв для разговора с сеньором де Монфором.
– Да вы в здравом ли рассудке? – вмешался Белангье. – Вы действительно думаете, что мы придем?
– Да.
– Потому что вы нас попросили?
Фалькон усмехнулся.
– Из любопытства.
И пошел прочь.
– Эй! – крикнул ему в спину Дежан. – А что там такого любопытного будет?
Фалькон не ответил.
Дежан с досады плюнул и захлопнул дверь.
* * *
Утро и день Фалькон провел в Тулузе, уламывая чванливых горожан одолеть испуг. К вечеру, иссиня-бледный от усталости, выпив только горячей воды, ушел из своей резиденции неподалеку от собора Сен-Этьен и направился к Нарбоннскому замку. Дьякон шумно причитал ему вслед, однако остановить не посмел.
В Нарбоннском же замке бушевал Симон де Монфор. Бурно ссорился со своим братом Гюи и рыцарем Аленом де Руси – давнишним другом еще по Святой Земле. Рыцарь Ален был верзилой, каких поискать, выше Симона, с хмурым, грубоватым лицом. Симон отдал ему город Монреаль.
Все трое ужасно кричали друг на друга.
– Я сдеру с них кожу! – орал Симон.
– Да вы ума лишились, мессир!
– А Тулузу я…
– Да замолчите же!..
– …по камешку!..
– Посмейте только!..
– …уничтожу…
– От вас все отвернутся!
Фалькон попытался что-то сказать, но за день бесконечных разговоров с неуступчивой Тулузой осип, а перекричать Симона не так-то просто даже его брату Гюи.
– …сжечь гнездо…
– Мне что, на колени перед вами встать? – завопил Гюи в лицо брату. – Выслушайте же меня!
Симон слегка отпрянул.
А Гюи и в самом деле брякнулся на колени и так, на коленях, принялся поносить своего старшего, своего любимого брата.
– Вы утратили разум, мессир! Прежде я любил вас! Теперь стыжусь! Прежде я преклонялся!.. А сейчас… мне вас жаль!
– Ах вы, дерьмец! – рявкнул Симон. – Немедленно встаньте!
– Не встану! – разъярился Гюи. – Так и буду стоять!.. вам на позор!..
– Только себя опозорите!
– Это вы себя опозорите, если разрушите город! Придите в себя, брат!
– Я и без того в себе!
– Вижу я, что наша мать однажды разродилась дураком! – крикнул Гюи.
Симон размахнулся, чтобы ударить его. Ален схватил графа за руку.
– Вы будете жалеть, – сказал Ален после краткой паузы и выпустил руку Симона.
Тут Фалькон побледнел еще сильнее и стал тихо оседать на пол.
Братья тут же забыли свою ссору и бросились к епископу. Фалькон слабо отталкивал их руки и качал головой.
Симон подхватил епископа на руки и отнес на кровать, в опочивальню. Согнав пригревшегося там пса, Симон осторожно опустил Фалькона на смятые покрывала.
– Вы больны? – спросил он.
Гюи запалил лучину.
Фалькон тихо сказал:
– Я не болен.
– Что с вами? Я позову лекаря.
– Не нужно. Я устал.
Симон помолчал. А Фалькон, радуясь наступившей тишине, с укоризной сказал своему графу:
– Я весь день ходил, как побирушка, по городу, упрашивал…
– Вы сегодня ничего не ели, – сказал проницательный Гюи.
– Я поел в городе.
– Лжете, мессен епископ, – сказал Гюи, удачно передразнивая марсальский выговор Фалькона.
– Может, и лгу, – не стал отпираться Фалькон.
– А почему вы не ели? – насел Симон. – Я скажу стряпухе… Где эта… Аньес?
Фалькон мгновение смотрел Симону в лицо – прямым, сердитым взглядом. Потом опустил веки.
– Не нужно жечь Тулузу. Не нужно сдирать кожу… И оставьте меня, наконец, в покое.
Гюи сунул лучину горящим концом в воду. Симон, наклонившись, поцеловал сухую стариковскую руку епископа и вышел вслед за братом.
* * *
Вильнёв – новый квартал старой Тулузы. У Тулузы после поражения уже нет стен; у Вильнёва их еще нет.
И вот ранним утром в Вильнёве, между Нарбоннским замком и Тулузой, начинается большой сход. Там, где расступаются дома, давая место воскресному рынку, появляются городские нотабли, богатые торговцы, владельцы мельниц Базакля и другие важные персоны. И Дежан тоже здесь. Фалькон опять оказался прав: его пригнало любопытство.
Нотабли беспокоились. Все же, что ни говори, а Тулуза грозному Симону (хи-хи, но в кулачок, тихонько) недурно насовала. Да еще после Бокера, где он тоже позора нахлебался. Может ведь и не простить. Может ведь и вправду заложников перевешать, как грозился.
Вскоре вслед за тем прибыл и граф Симон. Явился под сверкание знамен, под рев труб, окруженный конниками, ослепляющий доспехами.
Не дав нотаблям времени опомниться, провозгласил:
– Бароны! Вы немедленно отдадите мне моих людей, которых держите в плену.
Растерянные, нотабли отвечали, что таковых очень немного, но препятствий к их выдаче не имеется.
– Заберите их, мессен.
– Хорошо, – сказал Симон. – Очень хорошо.
И засмеялся, махнув рукой в латной рукавице, только отблеск сверкнул (нарочно ведь всего себя в железо заковал!)
– А вы, господа, останетесь у меня в заложниках, – огорошил нотаблей Монфор.
Тут-то и проклял Дежан и легкомыслие свое, и коварного епископа. Рванулся было с площади, да повсюду проклятые монфоровы сержанты – хватают за руки, вяжут запястья, срывают пояс с оружием.
– Фалькон! – закричал Дежан, дергая связанными руками. – Фалькон!..
Железной башней возвышаясь над смятенной толпой, усмехается граф Симон. Серые глаза блестят на загорелом лице.
Фалькон приблизился, прошипел сквозь зубы:
