Каждый вечер Андерсон включал в программу номер, известный
среди профессионалов как «чудо-ящик». По ходу дела на сцену приглашалась
небольшая группа добровольцев-ассистентов (из публики вызывались исключительно
мужчины). Сначала они помогали выкатывать из-за кулис высокий деревянный ящик
на колесах, возвышающийся над подмостками ровно настолько, чтобы зрители могли
убедиться: потайного люка под ним нет. Затем волонтерам предлагалось
удостовериться, что ящик пуст, повернуть его кругом и даже отрядить кого-нибудь
одного, чтобы тот зашел внутрь и подтвердил, что спрятаться там негде. Наконец,
они собственноручно запирали дверь на внушительные замки. Добровольцы так и
оставались на сцене, а мистер Андерсон снова поворачивал ящик, демонстрируя
залу надежность запоров, и вдруг стремительным движением сбивал замки,
распахивал дверцу, и… перед публикой возникала прелестная юная ассистентка в
пышном платье и широкополой шляпке.
Всякий раз, когда мистер Андерсон отбирал добровольцев, я
стремительно вскакивал с места, но он неизменно проходил мимо. Как я жаждал
попасть в число избранных! Мне не терпелось узнать, что испытывает человек,
стоящий перед зрителями на сцене в лучах софитов. Я сгорал от желания оказаться
рядом с мистером Андерсоном во время исполнения этого номера. Но больше всего
мне хотелось разглядеть устройство шкафчика. Конечно, «чудо-ящик» не составлял
для меня тайны, ибо к тому времени я успел докопаться или дойти своим умом до
техники выполнения всех трюков, которые пользовались популярностью в те годы;
но мне было важно не упустить редкую возможность осмотреть вблизи сценическую
аппаратуру крупнейшего иллюзиониста. Ведь секрет этого номера кроется в
конструкции ящика. Увы, моим мечтам не суждено было сбыться.
Когда закончилось последнее представление, я собрался с
духом и направился к служебному входу, чтобы подкараулить Андерсона. Однако не
прошло и минуты, как из-за конторки появился привратник и, склонив голову
набок, смерил меня любопытным взглядом.
– Прошу прощения, сэр, – заговорил он, – но
мистер Андерсон приказал, коли вы появитесь, немедленно пропустить вас к нему.
Нужно ли говорить, как это меня поразило!
– А вы уверены, что речь шла именно обо мне?
– Да, сэр, вне всякого сомнения.
Совершенно сбитый с толку, но охваченный радостным
волнением, я, следуя объяснению привратника, заспешил по узким коридорам и
лестницам, чтобы наконец оказаться в гримерной моего кумира. И там…
Там состоялась короткая, но волнующая беседа с мистером
Андерсоном. Мне не хочется пересказывать ее в подробностях, отчасти потому, что
прошло уже много времени и кое-какие детали, естественно, стерлись из памяти;
но отчасти также и потому, что времени все-таки прошло недостаточно для того,
чтобы избавиться от стыда за свои юношеские излияния. Целую неделю я наблюдал
за мистером Андерсоном из партера и окончательно убедился, что он незаурядный
артист, одинаково владеющий словом и жестом, безупречно выполняющий иллюзионные
трюки. Увидев его наедине, я совсем растерялся, но, когда ко мне вернулся дар
речи, из меня лавиной хлынули восторженные дифирамбы.
Впрочем, разговор коснулся двух моментов, которые здесь
могут оказаться небезынтересными.
Прежде всего, мистер Андерсон объяснил, почему так и не
выбрал меня в ассистенты. Оказывается, во время первого представления он чуть
было не пригласил меня на сцену, видя мою ретивость, но что-то его удержало.
Впоследствии, заприметив мое лицо, он догадался, что перед ним собрат по
профессии (как у меня затрепетало сердце от такого признания!), и поостерегся
иметь со мною дело. Он не знал – да и откуда ему было знать? – что у меня
на уме. Многие фокусники, особенно молодые и тщеславные, не гнушаются
присваивать находки именитых предшественников, так что опасения Андерсона были
вполне понятны. Однако теперь он извинился за свое недоверие.
Второй существенный момент был следствием первого; мистер
Андерсон понял, что я делаю первые шаги в постижении профессии, и черкнул для
меня короткое рекомендательное письмо, с которым надлежало поехать в Лондон и
явиться в Сент-Джордж-Холл – к самому Невилу Маскелайну.
Тут у меня от избытка чувств и открылся фонтан красноречия,
о котором до сих пор стыдно вспоминать.
Полгода спустя после той незабываемой встречи я
действительно отправился в Лондон и разыскал мистера Маскелайна; тогда-то и
началась моя сценическая карьера. Такова вкратце история моего знакомства с
Андерсоном, а затем и с Маскелайном. Не стану подробно описывать каждый свой
шаг на пути к успеху и обретению мастерства; остановлюсь лишь на эпизодах,
которые имеют непосредственное отношение к этому повествованию. В моей жизни
был затяжной период, когда я выходил на сцену только для того, чтобы отточить
свое искусство, и мои выступления были весьма далеки от идеала. Рассказывать о
тех временах мне не хочется.
Так или иначе, встреча с Андерсоном стала для меня
переломной. Помимо Андерсона и Маскелайна, у меня не было больше знакомых
иллюзионистов вплоть до того времени, пока моя Конвенция не приняла нынешнюю
форму; таким образом, из всех собратьев по ремеслу только они и знают секрет
моего номера. Мистер Андерсон, к сожалению, ушел в мир иной, а вот Маскелайны,
включая самого Невила Маскелайна, по-прежнему выступают на эстраде. Я знаю, что
могу рассчитывать на их молчание; вернее сказать, ничего другого мне не
остается. Мои секреты иногда оказывались под угрозой разглашения, но я не
намерен возлагать вину за это на мистера Маскелайна. Скажу больше: истинный
виновник мне хорошо известен.
Теперь вернусь к главной линии моего сюжета, что,
собственно, и собирался сделать, пока я меня не перебил.
Глава 5
Несколько лет назад в газетах промелькнуло высказывание
кого-то из фокусников (кажется, это был Дэвид Девант): «Иллюзионисты охраняют
свои секреты не потому, что эти секреты значительны и оригинальны, а потому,
что они незначительны и тривиальны. Поразительные сценические эффекты зачастую
достигаются в результате таких смехотворных уловок, что фокуснику просто стыдно
признаться, как он это делает».
Именно так в сжатом виде звучит парадокс сценической магии.
Не только фокусники, но и зрители привыкли считать, что
номер будет безнадежно «испорчен», если тайна его исполнения станет явной. Людям
по душе атмосфера загадочности, которая царит на представлении; они вовсе не
жаждут ее нарушить, хотя все не прочь узнать, что именно было проделано у них
на глазах.
Фокусник, естественно, хочет сохранить свои тайны, чтобы и
дальше безбедно существовать за счет кассовых сборов, и этого тоже никто не
оспаривает. Однако артист, таким образом, становится жертвой собственной
скрытности. Чем дольше номер держится в репертуаре, чем чаще исполняется, чем
большее число людей с необходимостью вводит в заблуждение, тем важнее хранить
его секрет.
Со временем известность растет. Ширится зрительская
аудитория, конкуренты наступают на пятки, а то и перенимают весь номер целиком,
и артист пускается во все тяжкие, чтобы не стоять на месте, чтобы проверенный
иллюзион с годами казался все более сложным и таинственным. Но суть его не
меняется. Секрет остается мелким и тривиальным, а вместе с ростом популярности
растет и угроза разоблачения. Таинственность превращается в манию.
