Олив под мою диктовку написала своим почерком то, что нужно.
Она явно нервничала, но все же намеревалась по мере сил выполнить эту миссию.
Чтобы направить Энджера по ложному пути, сообщение должно было звучать
правдоподобно и содержать нечто такое, до чего он бы сам не додумался.
В 14.25 Олив уехала из Хорнси, взяв с собой эту записку, а
вернулась только в 23.00.
– Дело сделано! – воскликнула она с порога. –
Он клюнул на эту удочку. Все идет к тому, что я его больше не увижу и, конечно,
никому – включая его самого – не скажу о нем доброго слова.
Я никогда не спрашивал, что произошло за восемь с половиной
часов ее отсутствия и почему ей понадобилось столько времени, чтобы всего лишь
отвезти записку. Как рассказала сама Олив – возможно, это и правда, хотя бы
потому, что без затей, – она, проехав через весь Лондон на омнибусе, не
застала Энджера дома, зато узнала, что он выступает на другом конце
города, – где уж тут было управиться быстрее. Но в тот вечер, вплоть до ее
возвращения, меня час за часом одолевали убийственные мысли о том, что бывают
двойные агенты, которые при встрече с бывшим хозяином позволяют еще раз себя
перевербовать, а потом либо исчезают, либо возвращаются с новым подрывным
заданием.
Впрочем, та история произошла в конце 1898 года, а эти
строки пишутся в знаменательное время: сейчас январь 1901. (Не могу отрешиться
от событий внешнего мира. Накануне того дня, когда я взялся за перо, наконец-то
упокоилась душа ее величества королевы Виктории, и теперь страна выходит из
траура.) Тогда, более двух лет тому назад, Олив сдержала слово и вернулась ко
мне; она остается со мною до сих пор, послушная моим желаниям. Моя карьера
складывается вполне удачно, я занимаю прочное положение на эстраде и не
нуждаюсь в средствах, благополучно существуя на два дома. Руперт Энджер после
получения ложных сведений, которые сообщила ему Олив, не совершил против меня
ни единого выпада. Все вокруг спокойно; после бурно прожитых лет моя жизнь
вошла в мирное русло.
Глава 11
Без всякой охоты пишу эти строки в 1903 году. Я не собирался
больше открывать дневник, но жизнь спутала все мои планы.
Руперт Энджер внезапно скончался в возрасте сорока шести
лет. Он был на год младше меня. По сообщению «Тайме», смерть наступила в
результате осложнений после увечья, полученного в ходе выступления на сцене
какого-то театра в Суффолке. Я зачитал до дыр сначала эту заметку, а потом еще
одну, более скупую, напечатанную в «Морнинг Пост», пытаясь напоследок откопать
хоть что-то доселе неизвестное, однако не нашел для себя ничего нового.
Я давно догадывался о его болезни. Когда я в последний раз
видел его собственной персоной, он был совсем плох; похоже, его подтачивал
какой-то хронический недуг.
Могу подытожить то, что говорилось в двух опубликованных
некрологах – они сейчас лежат передо мной. Энджер родился в 1857 году в
графстве Дербишир, но в юности перебрался в Лондон, где обосновался на долгие
годы и достиг значительных творческих успехов. Объездил с гастролями всю
Великобританию, а также Европу, трижды побывал в Новом Свете, причем в
последний раз – в начале нынешнего года. Ему принадлежит идея создания
нескольких иллюзионных номеров (среди них «Утренний свет», в ходе которого из
якобы запаянного сосуда на глазах у публики появлялась девушка-ассистентка –
этот номер переняли многие иллюзионисты). Последним его достижением стала
иллюзия под названием «Яркий миг», которую он исполнял в тот роковой день.
Репутация блестящего фокусника обеспечила ему большой успех среди устроителей
домашних вечеров и небольших собраний. У него остались жена, сын и две дочери;
с ними он жил в Лондоне до конца своих дней. Он регулярно выступал перед
публикой, пока не стал жертвой несчастного случая.
Глава 12
О смерти Энджера я пишу без всякого злорадства. Она стала
трагической развязкой целой череды событий, растянувшихся более чем на два
года. Заносить их в дневник я не счел нужным, ибо, как ни прискорбно, они
грозили возобновлением нашей вражды.
Как уже говорилось, моя жизнь, личная и артистическая, вошла
в спокойное и приятное русло; о большем я и не мечтал. У меня сложилось
искреннее убеждение, что в случае очередной нападки или каверзы Энджера я смогу
просто отмахнуться от него, как от мухи. Более того, направив его – с помощью
записки, которую отвезла Олив – по ложному следу, я с полным основанием считал,
что сделал завершающий ход. Я рассчитывал сбить его с толку, заставив искать
отгадку несуществующей тайны. Поскольку он исчез с моего горизонта на целых два
года, естественно было предположить, что план удался.
Однако не успел я завершить первую часть этого
повествования, как на глаза мне попался журнальный обзор представления, которое
шло на подмостках театра «Эмпайр» в Финсбери-Парк. Там упоминалось имя Руперта
Энджера, причем, судя по всему, его номер вовсе не считался гвоздем программы.
В журнале вскользь говорилось: «…отрадно, что его талант не померк». Одно это
наводило на мысль, что в карьере Энджера наступил затяжной кризис.
Но через пару месяцев положение резко изменилось. В одном из
профессиональных изданий, посвященных иллюзионному жанру, было помещено
интервью с Энджером, а рядом – его фотография. Какая-то ежедневная газета в
редакционной колонке упомянула «возрождение искусства престидижитации»,
отметив, что выступления фокусников снова обеспечивают полные сборы в
мюзик-холлах. Среди немногих, кого назвали поименно, был и Руперт Энджер.
А еще через небольшой промежуток времени, который
потребовался для подготовки материала, один из специализированных журналов,
распространяемый только по подписке, подробно рассказал о творчестве Энджера.
Его нынешнюю программу назвали триумфальным достижением в области сценической
магии. Критик особо выделил новую иллюзию под названием «Яркий миг». В рецензии
говорилось, что уровень артистической техники здесь поднят на недосягаемую
высоту и в обозримом будущем никто не сможет повторить этот номер, если
господин Энджер сам не раскроет своих секретов. Далее было сказано, что «Яркий
миг» выгодно отличается от «прежних опытов» в области иллюзии перемещения – при
этом в уничижительном ключе упоминалось не только «Новое чудо транспортации»,
но и мое собственное имя.
Я старался, честно старался не придавать значения подобным
уколам, но эта рецензия оказалась далеко не последней. Бесспорно, Руперт Энджер
вознесся к вершинам профессии.
Естественно, я не мог с этим мириться. В последние месяцы я
много ездил по стране, не чураясь малоизвестных клубов и провинциальных
площадок. Теперь у меня созрело решение вновь заявить о себе в столице,
продемонстрировать свое мастерство на какой-нибудь известной лондонской сцене в
разгар театрального сезона. В то время сценическая магия вызывала огромный интерес,
поэтому мой импресарио с легкостью устроил мне ангажемент, суливший шумный
успех. Местом недельных выступлений был выбран «Лирик-театр» на Стрэнде; мое
имя, выделенное среди прочих аршинными буквами, красовалось на афишах
эстрадного ревю, намеченного на сентябрь 1902 года.
