В день премьеры нас встретил полупустой зал; упоминания в
прессе можно было пересчитать по пальцам. Мое имя появилось лишь в трех
газетах, и, что самое неприятное, меня назвали «приверженцем такого стиля
эстрадной магии, который не столько поражает новизной, сколько вызывает
ностальгические чувства». На двух последующих выступлениях публика практически
отсутствовала, и ангажемент пришлось отменить.
Я решил своими глазами увидеть новый иллюзион Энджера. Когда
стало известно, что в конце октября он будет две недели выступать в мюзик-холле
«Хэкни Эмпайр», я преспокойно купил билет в партер. Этот зал вытянут в длину,
проходы узкие и неудобные, во время представлений зрительские места освещены
слабо – все это меня вполне устраивало. Мне было прекрасно видно сцену, но в то
же время я сидел не настолько близко, чтобы Руперт Энджер мог меня узнать.
Основная часть программы не вызвала у меня никаких
нареканий: он чисто отработал стандартный набор фокусов. Его отличали забавные
репризы и элегантная сценическая манера, а профессиональное мастерство
превосходило средний уровень. Ему ассистировала миловидная девушка. Фрак
Энджера был неплохо подогнан по фигуре, а напомаженные волосы уложены по
последней моде. Однако я сразу отметил, что у него землистое лицо: какая-то
хворь подтачивала его изнутри. Он держался неестественно прямо и вдобавок щадил
левую руку, будто она была слабее правой.
После претендующего на остроумие номера, когда Энджер
попросил кого-то из зала написать записку, а потом извлек ее из запечатанного
конверта, настало время заключительной иллюзии. Ей предшествовала выспренняя
речь, которую я сумел записать в блокнот. Вот что было сказано со сцены:
Дамы и господа! Наступивший век стремительно шагает по
земле, принося с собою новые открытия, которые уверенно входят в нашу жизнь.
Изо дня в день множатся чудеса науки. Какое же достижение будет признано самым
значительным, когда нынешнее столетие подойдет к концу? Немногие из нас доживут
до этого времени, однако можно представить, что люди научатся летать,
переговариваться через океан, совершать путешествия по просторам Вселенной. Но
любые чудеса науки меркнут перед самым удивительным чудом… имя которому –
человеческий разум и человеческое тело.
Сегодня, дамы и господа, я попытаюсь исполнить магический
номер, в котором соединились достижения науки и достижения человеческого
разума. Ни один артист в мире не способен повторить то, что сейчас произойдет
на ваших глазах.
С этими словами он театральным жестом вскинул здоровую руку,
давая сигнал к открытию занавеса. На сцене, в свете прожекторов, стоял аппарат,
интерес к которому, собственно, и привел меня на это выступление.
Я не ожидал увидеть такую громаду. Обычно иллюзионисты
стараются использовать как можно более компактную аппаратуру, чтобы принцип ее
работы остался для зрителя загадкой; а здесь аппаратура занимала чуть ли не всю
сцену.
В центре размещалась металлическая тренога, а над ней –
блестящий металлический шар, диаметром около полутора футов, поднятый на высоту
человеческого роста. Между вершиной треноги и этим шаром крепилось какое-то
хитрое цилиндрическое приспособление из металла и дерева. Сам цилиндр был
изготовлен из деревянных дощечек, меж которых виднелись просветы; его
опоясывали сотни витков тонкой проволоки. Глядя на этот цилиндр со своего
места, я прикинул, что его высота, равно как и диаметр, составляет не менее
четырех футов. Он медленно вращался вокруг своей оси, бросая в зал яркие
отблески света. По стенам хищно ползли слепящие блики.
В радиусе десяти футов или около того треногу с цилиндром
огораживало кольцо из восьми обмотанных проводами железных пластин, которые
крепились прямо к планшету сцены через равные и довольно значительные
промежутки, не заслоняя от зрителей центральную часть агрегата.
Моему изумлению не было предела: я ожидал увидеть очередной
иллюзионный ящик стандартного размера, наподобие тех, какими пользовался сам.
Аппаратура Энджера оказалась столь громоздкой, что на сцене просто не
оставалось места для второго ящика, где можно было бы спрятаться.
У меня в уме замелькали догадки относительно содержания
этого номера, тайных принципов, лежащих в его основе, и отличий от моего
собственного. Впечатление первое: внушительные габариты аппаратуры. Впечатление
второе: полное отсутствие внешних эффектов. Если не считать вращающегося
цилиндра, укрепленного на треноге, здесь не было отвлекающих источников света,
ярких или, наоборот, затемненных участков. В конструкции преимущественно
использовалось неполированное дерево и тусклый металл. В разные стороны
тянулись электрические кабели и провода. Впечатление третье: отсутствие каких
бы то ни было намеков на предстоящее чудо. Не берусь утверждать, что именно так
и было задумано, но фокусники часто придают аппаратуре заурядный вид, чтобы она
не привлекала внимания. Например, ее маскируют под обыкновенный стол, дорожный
кофр или тумбу со ступеньками; однако Энджер не снизошел до этих банальных
уловок.
Итак, представление началось.
Зеркал на сцене, судя по всему, не было. Каждая деталь
реквизита хорошо просматривалась. На стадии подготовки Энджер мерил шагами
сцену, проходя в каждый зазор между железными пластинами, нигде не замедляя ход
и не исчезая из поля зрения. Я внимательно следил за его ногами: когда
иллюзионист приближается к своей аппаратуре и особенно когда он обходит ее
сзади, любое неестественное движение ног может выдать наличие зеркала или
какого-то другого приспособления. Походка Энджера оставалась непринужденной и
естественной. Я нигде не заметил ни люка, ни дверцы. Дощатый пол устилало
сплошное резиновое покрытие, сквозь которое весьма затруднительно было бы
спуститься в трюм под сценой.
Но, что самое любопытное, оборудование не давало ни намека
на предстоящую иллюзию. Магическая аппаратура обычно проектируется с таким
расчетом, чтобы привлечь или, наоборот, отвлечь внимание зала. Это может быть
ящик – заведомо слишком маленький, чтобы в него мог втиснуться человек (который
тем не менее там помещается), стальной лист, сквозь который никак нельзя
пройти, или же запертый сундук, откуда невозможно выбраться. В любом случае
иллюзионист опровергает именно те предположения, которые возникли у зрителей
при взгляде на сцену. Аппаратура Энджера не вызывала никаких ассоциаций; ее
внешний вид ровным счетом ничего не говорил о ее назначении.
Между тем Энджер все так же ходил взад-вперед, распинаясь о
тайнах науки и жизни.
В очередной раз оказавшись посреди сцены, он остановился
лицом к залу:
– Милостивые дамы и господа, мне нужен добровольный
помощник. Бояться не надо. Все, что от него потребуется, – это поставить,
а затем проверить несложные метки.
Он застыл в свете рампы, призывно подавшись всем корпусом к
первым рядам партера. Мне стоило немалых трудов побороть в себе инстинктивное
желание вскочить с кресла и предложить свои услуги, чтобы рассмотреть агрегат с
близкого расстояния, но я понимал, что Энджер сразу меня узнает и, чего
доброго, прекратит выступление.
