Через пару минут обычного в таких случаях нервного
замешательства один из зрителей встал с места и поднялся на сцену по боковым
ступеням. Тогда из-за кулис появилась ассистентка, держа в руках поднос с
какими-то предметами, назначение которых вскоре стало понятным: это были
средства для маркировки и последующей проверки. Среди них оказалось несколько
пузырьков с разноцветными чернилами, плошка с мешочком муки, а также мел и
куски угля. Энджер предложил волонтеру любое из этих средств на выбор и, когда
тот указал на плошку, повернулся спиной к залу, распорядившись пометить мукой
свой фрак. Зритель так и сделал; в огнях сцены живописно взвилось белое
облачко.
Энджер снова повернулся лицом к публике и попросил своего
добровольного помощника выбрать какие-нибудь чернила. Тот предпочел красные.
Энджер вытянул припорошенные мукой руки, и на них были незамедлительно
поставлены чернильные кляксы.
Сочтя такие метки достаточными, Энджер отпустил волонтера.
Огни рампы стали тускнеть; их сменил мощный луч прожектора.
Вдруг раздался адский треск, будто пространство раскололось
вдребезги, и, к моему изумлению, из сверкающего шара вырвалась бело-голубая
дуга электрического разряда. Она с бешеной скоростью заплясала по арене,
обнесенной железными пластинами, и тогда в этот круг ступил Энджер.
Электрическая молния потрескивала и полыхала, словно ожившая злая сила.
Внезапно дуга разделилась на две, потом на три, а вокруг
зазмеились новые разряды, обшаривая замкнутую арену. Один из них нащупал
Энджера и обвился вокруг его туловища, да так, что голубоватое сияние не только
окутало человеческую фигуру, но и пронзило ее насквозь. Энджер, казалось,
только этого и ждал: он поднял здоровую руку и закружился на месте, подчиняясь
воле огненной змеи, которая с шипением сжимала вокруг него свои кольца.
Кругом в бешеной пляске дергались новые и новые
электрические дуги, но он не сдавался; они пикировали на него, как растревоженные
пчелы; одна отскакивала, будто кнут после удара, а на ее месте появлялось сразу
несколько других, которые обжигали и секли его кручеными огненными хлыстами.
Очень скоро от этих разрядов по зрительному залу поплыл
какой-то потусторонний запах. Я втягивал его вместе со всеми и содрогался от
мысли о его происхождении. В воздухе веяло первозданной стихией, словно на
свободу вырвалась безудержная мощь доселе запретной энергии.
В живом клубке огненных спиралей Энджер двинулся в самый
центр этого ада, к металлической треноге, находившейся прямо под источником
разрядов. Казалось, там он нашел укрытие. То ли от бессилия, то ли для
разнообразия слепящие змеи оставили его в покое и свирепо набросились на
металлическую ограду. Силы уравнялись: над каждой пластиной билась
одна-единственная дуга, которая злобно шипела и неистово плевалась искрами, но
цепко держалась за свое место.
Эти восемь сверкающих лент образовали подобие шатра над тем
местом, где стояла одинокая фигура. Огни рампы давно погасли, а теперь отключился
и прожектор. Энджера освещали только электрические разряды. Он застыл в
неподвижности, подняв руку и едва не касаясь головой металлического цилиндра,
из которого вырывалось электричество. С его губ слетали какие-то тирады,
обращенные к залу, но из-за шума и треска я не мог разобрать ни слова.
Опустив руки, он две-три секунды простоял в молчании, будто
смирившись с тем, что явил публике жуткое зрелище.
А потом исчез.
Только что на сцене был человек – и вдруг пропал без следа.
Агрегат издал душераздирающий, пронзительный скрип и, как мне показалось,
заходил ходуном, но в отсутствие Энджера всполохи энергии быстро утихли.
Напоследок стайка огненных спиралей с шипением и треском взметнулась кверху,
словно прощальный фейерверк. Сцена погрузилась в темноту.
Я сам не заметил, как вскочил с места. Другие зрители,
охваченные ужасом, тоже не усидели в креслах. У всех на виду бесследно
растворился человек.
За моей спиной в проходе возникла какая-то сумятица, и я
вместе со всеми обернулся посмотреть, что там происходит. Головы и спины
заслоняли от меня происходящее, я почти ничего не видел, но во мраке уловил
какое-то движение! К счастью, в зале зажглись люстры, да к тому же осветитель
направил вниз мощный прожектор.
Там стоял Энджер!
К нему бросились служители, а за ними и кое-кто из зрителей,
но он их оттолкнул и удержался на ногах без посторонней помощи.
Едва передвигая ноги и пошатываясь, он двинулся по
центральному проходу к сцене.
Оправившись от первого потрясения, я наскоро сделал в уме
кое-какие подсчеты. Между исчезновением Энджера со сцены и появлением в другом
месте прошло секунды полторы-две. Я попытался на глаз определить расстояние,
которое он преодолел. От моего кресла до просцениума было не менее шестидесяти
футов, а ведь Энджер возник в самом конце прохода, у двери, ведущей в фойе. До
этой точки оставалось еще футов сорок.
Реально ли под покровом темноты преодолеть сто футов за одну
секунду?
Вопрос сугубо риторический. Конечно же, нереально, если
только на помощь не придут методы сценической магии.
Спрашивается: какие?
Спускаясь по ступеням амфитеатра к сцене, Энджер на миг
поравнялся со мной и споткнулся. Я понимал, что он меня не заметил – совершенно
очевидно, ему было не до зрителей. По его виду нетрудно было догадаться: каждое
движение причиняло ему боль. На лице отражалось мучение, каждый шаг давался с
трудом. Энджер волочил ноги, как пьяный или больной, а может, как старик,
бесконечно уставший от жизни. От меня не укрылось, что левая рука, которую он
щадил, бессильно повисла вдоль туловища, мучная метка на ней потемнела, а
красная чернильная клякса расплылась в бурое пятно. Фрак хранил все те же
причудливые следы мучной пыли, которые оставил приглашенный из публики
доброволец считанные секунды назад, в сотне футов отсюда.
Под гром наших аплодисментов, крики «браво» и одобрительный
свист Энджер устало поднялся на сцену, сопровождаемый лучом второго прожектора,
и только здесь, насколько можно было судить по его виду, немного пришел в себя.
При полном свете рампы он раскланялся, послал в зал несколько воздушных
поцелуев и расцвел в торжествующей улыбке. Как и все остальные, я испытал
неподдельное восхищение.
За спиной Энджера как-то незаметно опустился занавес,
спрятав его аппаратуру.
Я не мог понять, как это делается! А ведь я видел
представление собственными глазами, с пристрастием наблюдал за исполнением
номера, наметанным взглядом искал отвлекающие приемы. На выходе из мюзик-холла
«Эмпайр» меня охватила жгучая зло; ба. Я негодовал, что кто-то скопировал мой
коронный номер; я был в ярости, что меня обошли. Но убило меня другое – я не
мог взять в толк, как это делается.
Передо мною был один и тот же человек. Он находился в
определенном месте. И тут же возник в другом. У него не было ни дублера, ни
подсадного ассистента; но так же верно и то, что невозможно с такой скоростью
переместиться из одного места в другое.
