– Почем я знаю, – ответил он. – Тут двойник
нужен: посадить его в зале – и дело с концом, да только вы говорите…
– У Энджера не так. Он работает в одиночку.
– Ну, извините, сэр.
Я вынашивал новые и новые планы. Например, в течение
следующего сезона ходить на все выступления Энджера, пока тайное не станет
явным. Брать с собой Томми Элборна. До последнего сохранять свое достоинство,
но, если представится возможность похитить секрет, не вызвав подозрений, это
будет идеальным вариантом. Если же до конца сезона тайна останется нераскрытой,
я забуду вражду и соперничество прежних лет и обращусь к нему напрямую, чтобы,
раз уж без этого не обойтись, вымолить хоть какой-то намек на объяснение. Иначе
я просто сойду с ума.
Пишу об этом без тени смущения. Тайны – это хлеб
иллюзиониста, и я считал делом чести выяснить, как исполняется эта иллюзия.
Если ради этого придется пойти на унижения, на открытое признание превосходства
Энджера – так тому и быть.
Однако судьба распорядилась иначе. После затянувшихся
рождественских праздников Энджер в конце января отправился на гастроли в
Америку, оставив меня терзаться от досады.
В апреле, через неделю после его возвращения (о котором даже
писала «Тайме»), я отправился к нему домой, в сторону Хайгейт-Филдс, с твердым
намерением заключить мир, но из этого ничего не вышло. Его дом, большой, но в
меру скромный, сжатый с боков двумя другими, был заперт и наглухо закрыт
ставнями. Расспросив соседей, я понял, что о хозяевах им ничего не известно.
По-видимому, Энджер старательно прятал свою жизнь от посторонних глаз – так же,
как и я.
Разыскав его агента, Хескета Анвина, я опять потерпел
неудачу. Анвин обещал передать Энджеру из рук в руки записку с просьбой
безотлагательно со мною связаться, но ответа не последовало.
Тогда я, уже без посредников, отправил Энджеру письмо с
предложением забыть вражду и старые обиды и выразил готовность принести ему
извинения в любой приемлемой для него форме или же каким-то иным способом
содействовать нашему примирению.
Он не ответил, и тут я наконец осознал, что надо действовать
другими методами.
Желая наказать его за упрямство, я, увы, преступил черту.
Глава 13
В двадцатых числах мая поезд увез меня в Лоустофт,
рыболовецкий порт и курортный городок в графстве Суффолк, где у Энджера был
недельный ангажемент. Я отправился туда из Лондона с единственной целью –
пробраться за кулисы и вызнать секрет его номера.
Как правило, доступ в служебные помещения театра ограничен;
за этим следит персонал, специально нанятый дирекцией, но любой, кто не чужд
театрального мира или знаком с определенной сценой, всегда найдет способ
проникнуть внутрь. Энджер давал представления в театре «Павильон», внушительном
и хорошо оборудованном здании на морской набережной, где мне и самому
доводилось выступать в прошлые годы. Я не предвидел никаких затруднений.
Но не тут-то было. О том, чтобы пройти через актерский
подъезд, не могло быть и речи: у дверей, на самом видном месте, висело
рукописное объявление, которое гласило, что впуск посетителей осуществляется
через проходную, причем только по предварительной записи и при наличии
пропуска. Чтобы не привлекать внимания, пришлось ретироваться без лишнего шума.
Не повезло мне и на складе декораций. Как уже было сказано,
у сведущего человека есть немало способов проникнуть за сцену, но Энджер, как я
вскоре убедился, принял все меры предосторожности.
В дальнем углу одного из цехов мне попался паренек-рабочий,
который возился с задником какой-то декорации. Моя визитная карточка вызвала у
него вполне уважительное отношение. Перекинувшись с ним парой общих фраз, я
перешел к делу:
– Очень бы хотелось посмотреть это представление
вблизи.
– Нам и самим страсть как охота!
– Может, как-нибудь проведешь меня за кулисы?
– Нет, сэр, даже не надейтесь; да и без толку это. Главный-то
наш, который эту неделю выступает, взял да и поставил загородку. Ничего не
видать, ей-богу!
– И что ты по этому поводу скажешь?
– Мое дело маленькое, а за работу он меня отблагодарил…
Я опять остался ни с чем. Возводить вокруг сцены коробку –
это крайняя мера, на которую идут отдельные фокусники, боясь, как бы машинисты
сцены и рабочие постановочных цехов не прознали их секреты. У обслуживающего
персонала это, как правило, вызывает досаду и заметно усложняет отношения
артиста с теми, от кого зависит выступление; помочь делу могут только щедрые
чаевые. Уже одно то, что Энджер пошел на такой шаг, лишний раз доказывало, как
ревностно он хранил свою тайну.
Оставалось только три способа проникнуть в театр, и каждый
был сопряжен с трудностями.
Во-первых, можно было пробраться в зрительный зал и оттуда
проскользнуть за кулисы через служебный ход в партере. (Но в «Павильоне» все
двери, ведущие в зрительный зал из фойе, запирались на ключ, а служители
неусыпно следили за каждым посторонним.)
Во-вторых, можно было попробовать наняться в театр на
временную работу. (Но в течение той недели вакансий не предвиделось.)
В-третьих, можно было прийти на представление, смешаться с
толпой и попробовать каким-то образом подняться на сцену. Поскольку другие
варианты отпали, я пошел в кассу и взял по одному билету в партер на те дни,
которые еще были доступны. (Кроме всего прочего, меня страшно уязвило, что на
выступлениях Энджера почти всегда был аншлаг, что желающие записывались в
очередь, надеясь на возврат билетов, и что в кассе, конечно же, оставались
только самые дорогие места.)
На втором представлении, которое я посетил, у меня оказалось
кресло в первом ряду. Вскоре после выхода на сцену Энджер скользнул по мне
взглядом, но я искусно замаскировался и был уверен, что ему меня не узнать. Как
свидетельствовал мой опыт, чутье артиста нередко подсказывает, кто из зрителей
вызовется быть добровольным ассистентом, поэтому фокусники исподволь
разглядывают публику в первых рядах партера. Когда Энджер приступил к
стандартным карточным фокусам и обратился к помощи зада, я поднялся со своего
места, изобразив неуверенность, – и, конечно же, был приглашен на сцену.
Подойдя к Энджеру, я сразу ощутил, как он нервничает; пока мы демонстрировали
занимательный процесс угадывания и нахождения спрятанных карт, он едва удостоил
меня взгляда. Я честно отработал свою роль; в мои планы не входило срывать его
представление.
Как только эта часть программы завершилась, сзади подбежала
девушка-ассистентка, которая вежливо, но твердо взяла меня под руку и повела в
сторону кулис. В прошлый раз доброволец сам спустился по боковому пандусу,
тогда как ассистентка поспешила возвратиться на середину сцены, так как была
занята в следующем номере.
Памятуя об этом, я не мог упустить такой случай. Не дожидаясь,
пока умолкнут аплодисменты, я сказал ей с простонародным говорком:
