Пулей выскочив из служебного подъезда, я торопливо зашагал
по тускло освещенной аллее в сторону набережной.
Чтобы перевести дух, я остановился лицом к морю и нагнулся,
упершись руками в колени. Мне хотелось проветрить легкие: кашель болью
отдавался в груди. Стоял безоблачный и теплый вечер в преддверии лета. Только
что зашло солнце, и вдоль набережной зажигались гирлянды цветных огней. Волны
прилива мягко набегали на гранитную стену.
Зрители с недовольным видом покидали театр «Павильон»: вечер
был испорчен. Смешавшись с толпой, я дошел до главной торговой улицы, свернул
за угол и направился в сторону вокзала.
Когда я переступил порог своего лондонского дома, было уже
далеко за полночь. Дети спали, Сара прильнула ко мне, и я долго лежал в
темноте, размышляя, чем же закончился минувший вечер.
А через полтора месяца Руперт Энджер скончался. Сказать, что
я чувствовал за собой вину, было бы слишком мягко, тем более что в обеих
газетах, поместивших некрологи, его смерть связывалась с «увечьями»,
полученными в ходе выступления. В газетах не упоминалось, когда именно
произошел несчастный случай, но я-то знал почти наверняка, что по времени он
совпал с моей поездкой в Лоустофт.
Я установил, что Энджер тогда отменил оставшиеся
представления в «Павильоне» и, по моим сведениям, после того случая вообще
прекратил выходить на эстраду – ума не приложу почему.
Теперь стало ясно, что как раз в тот вечер он и получил
смертельную травму. Но кое-что я так до конца и не понял: после моей нечаянной
диверсии не прошло и минуты, как мы с Энджером столкнулись у лестницы. Он вовсе
не производил впечатления смертельно раненного или хотя бы пострадавшего.
Напротив, он был полон сил, поскольку не задумываясь ринулся в драку. Мы с ним
сцепились и катались по полу, пока я не вырвался. Единственное показалось мне
странным – это маслянистое зелье, которым был вымазан то ли он сам, то ли его
костюм; я еще подумал, что это связано с исполнением его иллюзии или с
подготовкой к исчезновению. Вот в чем была настоящая загадка; отдышавшись после
угара, я точно восстановил в памяти все, что вместили в себя те считанные
секунды. В какое-то мгновение я увидел Энджера «насквозь», как будто отдельные
части его тела сделались совсем прозрачными, а может, все тело целиком стало
отчасти прозрачным.
У этой загадки была и другая сторона: во время драки на меня
не попало ни капли того маслянистого вещества. Руки Энджера сомкнулись у меня
на запястьях, я не мог забыть ощущения чего-то склизкого, но никаких следов не
осталось. Помню, в вагоне лондонского поезда, по пути домой, я поднял руку к
свету, думая увидеть ее «насквозь».
Невзирая на определенные сомнения, я терзался угрызениями
совести. Более того, ощутив трагичность этой потери, я понял, что не смогу жить
спокойно, пока хоть как-то не искуплю свою вину.
К сожалению, газетные некрологи увидели свет не сразу, а
лишь через несколько дней после похорон. Поэтому я упустил случай начать
примирение с его родными и близкими. Траурный венок, а то и просто лист
почтовой бумаги с выражениями соболезнования мог бы сослужить мне хорошую
службу, но время было упущено.
После долгих раздумий я решил обратиться непосредственно к
вдове и написал ей прочувствованное письмо.
В нем объяснялось, кто я такой и как вышло, что в молодые
годы мы с ее мужем, к моему великому сожалению, повздорили. Далее говорилось,
что меня поразила и опечалила весть о его безвременной кончине и что наше
профессиональное сообщество долго не сможет оправиться от этой потери. Я отдал
должное его исполнительскому мастерству и отметил созданные им выдающиеся иллюзионные
номера.
Наконец я приступил к главному, ради чего и задумал письмо с
соболезнованиями, но понадеялся, что вдова расценит нижесказанное как внезапный
душевный порыв. В случае кончины иллюзиониста, писал я, его собратья по
артистическому цеху обычно предлагают семье покойного, что приобретут
оставшийся после него реквизит, который простаивает без дела. Я добавил, что
ввиду многолетних и подчас непростых отношений, которые связывали нас при жизни
Руперта, считаю своим долгом сделать его семье такое предложение, не считаясь с
затратами.
Отправив это письмо и предвидя, что вдова вряд ли захочет
пойти мне навстречу, я навел кое-какие справки через знакомых артистов. Здесь
тоже требовалось быть начеку, потому что коллеги-иллюзионисты могли сами
положить глаз на оборудование Энджера. Да и то сказать, многие, наверно, к нему
уже присматривались – трудно вообразить, чтобы профессионалы оставили без
внимания такой незаурядный иллюзион. На всякий случай я осторожно дал понять,
что распродажа имущества Энджера может представлять для меня некоторый интерес.
Через две недели мне пришел ответ – это было письмо из
какой-то адвокатской конторы на Чансери-лейн. Воспроизвожу его дословно.
Дело о наследстве:
Руперт Дэвид Энджер, эсквайр.
Многоуважаемый сэр,
В ответ на Ваш запрос, направленный в адрес нашего клиента,
довожу до Вашего сведения, что все необходимые распоряжения, касающиеся
движимого и недвижимого имущества покойного Руперта Дэвида Энджера, были
сделаны своевременно, вследствие чего просим Вас не трудиться наводить справки
о назначении указанного имущества и о пользовании правом собственности на оное.
В настоящее время мы ожидаем поручения от наследников нашего
бывшего клиента в связи с предстоящей распродажей некоторых второстепенных
предметов, находившихся в его собственности. Распродажа произойдет в форме
открытого аукциона, о месте и времени проведения которого будет объявлено в
газетах.
Засим остаемся, сэр, Ваши покорные слуги,
Кендал, Кендал и Оуэн
(адвокаты и присяжные поверенные)
Глава 14
Я делаю шаг вперед и в слепящем свете огней рампы
останавливаюсь к вам лицом.
Я говорю:
– Посмотрите на мои руки. В них ничего нет.
Я поднимаю ладони кверху, чтобы вам было лучше видно, и
развожу пальцы в стороны, показывая, что между ними ничего не припрятано.
Теперь я выполняю последний фокус: у меня в руках, которые, как вам известно,
пусты, возникает поблекший букет бумажных цветов.
Глава 15
Сегодня, 1 сентября 1903 года, я заявляю, что моя карьера
фактически завершилась со смертью Энджера. Не будучи стесненным в средствах, я
содержал семью и вел достаточно беспорядочную жизнь, что требует немалых
расходов. Связанный определенными обязательствами, я вынужден был соглашаться
на любой ангажемент. В этом смысле я еще не полностью отошел от дел, но честолюбие
молодости, желание поражать и удивлять, удовольствие придумывать невозможное –
все это ушло. Мои пальцы не утратили ловкости, я не растерял профессиональные
навыки и в отсутствие Энджера снова сделался единственным исполнителем «Новой
транспортации человека», но этого мне было мало.
