Поженились они в 1947 году, и примерно в то же время отец
был освобожден от работы в Форин-офисе. Они осели здесь, в Колдлоу, где впоследствии
родились и мы с сестрой. Мне почти ничего не известно о том отрезке времени,
что предшествовал нашему рождению, равно как и о причинах, по которым они так
долго не обзаводились детьми. Родители много путешествовали, но двигало ими,
мне кажется, не столько похвальное желание увидеть мир, сколько стремление
избежать скуки. Их брак оказался далеко не безоблачным. Мама на какое-то
непродолжительное время уходила от отца в конце 50-х годов; я об этом узнала
много лет спустя, ненароком подслушав ее разговор с Каролиной, моей тетушкой по
материнской линии. Моя сестра Розали появилась на свет в 1962 году, а я –
следом за ней, в 1965-м. Отцу тогда было почти пятьдесят, а матери под сорок.
Как и большинство людей, я плохо помню свое раннее детство.
Память подсказывает, что в доме у нас всегда было холодно: на постели могла
лежать целая кипа одеял, а под ними – горячая грелка, но я вечно мерзла. Может
быть, мне припоминается только одна зима или один месяц, а то и неделя одной
зимы, но даже сейчас кажется, что так было всегда. Зимой наш дом протопить
невозможно; ветер гуляет по долине с октября до середины апреля. Снег не сходит
по три месяца кряду. Мы всегда сжигали много поленьев; на дрова пускали
деревья, растущие в поместье. То же самое делаем и сейчас, хотя дрова, в
отличие от угля или электричества, – топливо малоэффективное. Жили мы в
обособленном небольшом флигеле, так что в детстве я не догадывалась об истинных
размерах дома.
Восьми лет от роду меня отправили в школу-интернат для
девочек неподалеку от Конглтона, но раннее детство я провела дома, с матерью. В
четыре года меня стали водить в детский сад, расположенный в прилегающей к
поместью деревне Колдлоу, а позже определили в начальную школу в соседней
деревне под названием Болдон, что по дороге в Чепэл. В школу и обратно меня
возили в черном отцовском «стандарте», которым с предельной осторожностью
управлял мистер Стимпсон. Он сам да его жена составляли всю нашу прислугу. В
довоенное время родители держали многочисленную челядь, но с войной все переменилось.
С 1939 по 1940 год в имении разместили беженцев из Манчестера, Шеффилда и
Лидса, а также устроили школу для их детей. В 1941 году главная часть здания
была реквизирована Королевскими ВВС, и с тех пор наша семья там не живет.
Сейчас я занимаю в доме лишь один флигель – тот, в котором прошло мое детство.
Если к этому посещению и велась какая-то подготовка, то мы с
Розали об этом не догадывались; но вот у главных ворот остановился незнакомый
автомобиль, и Стимпсон пошел вниз, чтобы впустить визитеров. Это было в те
времена, когда в доме размещался Совет графства Дербишир; по его требованию, на
субботу и воскресенье ворота запирались.
К дому подъехала машина «мини». Краска ее кузова утратила
блеск, передний бампер пострадал от какого-то столкновения, а вокруг окон
желтела ржавчина. Непривычно было видеть такое транспортное средство на въезде
в наш дом. Видимо, круг знакомств моих родителей составляли люди со средствами
или с положением, хотя в то время для нашей семьи настали довольно трудные
времена.
Сидевший за рулем мужчина обернулся и взял на руки
маленького мальчика, который спал на заднем сиденье, а когда тот проснулся,
прижал его к плечу. Мы с Розали видели, как Стимпсон вернулся к машине за их
багажом, но тут нам велели спуститься из детской и поздороваться. Все собрались
в главной гостиной. Родители наши были нарядно одеты, как будто по
торжественному случаю, а приехавшие выглядели куда скромнее.
Нас представили официальным образом; в нашей семье светским
манерам придавалось большое значение, и мы с сестрой были воспитаны в
соответствующем духе. Посетителя звали Клайв Борден, а его маленького сына –
Николас, или Ники. Ребенку было года два; иными словами, он оказался на три
года младше меня и на пять лет младше моей сестры. Похоже, матери у него не
было; во всяком случае, отсутствие миссис Борден с нами не обсуждалось.
В результате собственных розысков я впоследствии узнала
кое-какие подробности об этой семье. Так, например, мне стало известно, что
жена Клайва Бордена умерла вскоре после рождения сына. В девичестве ее звали
Диана Руфь Эллингтон, она происходила из Хэтфилда в графстве Хартфордшир.
Николас был ее единственным ребенком. Сам Клайв Борден был сыном Грэма, а тот –
сыном известного иллюзиониста Альфреда Бордена. Следовательно, Клайв Борден
приходился внуком злейшему врагу Руперта Энджера, а Ники, почти мой ровесник,
ему же приходился правнуком.
Естественно, в то время мы с сестрой ничего об этом не
знали; через несколько минут мама предложила, чтобы мы отвели Ники в детскую и
показали ему наши игрушки. Мы смиренно подчинились, как диктовало наше
воспитание; при этом безотказная миссис Стимпсон неотступно находилась рядом и
держала нас под присмотром.
Что происходило в это время между взрослыми, можно только
гадать, но они были чем-то заняты до самого вечера. Клайв Борден приехал вскоре
после ленча, а мы, дети, играли втроем, не прерываясь, чуть ли не до темноты.
Миссис Стимпсон без устали нас занимала: поощряла к совместным играм, пока нам
было интересно, а когда игры надоедали, читала вслух книжки или придумывала
новые забавы. Она отводила нас в туалет, давала что-то перекусить и попить. Мы
с сестрой росли в окружении дорогих игрушек; при всей детской неопытности, нам
было ясно, что Ники не привык к таким роскошествам. Сейчас, оглядываясь назад,
я понимаю, что игрушки девочек были не так уж интересны двухлетнему мальчугану.
Так или иначе, длинный день мы благополучно скоротали, и, насколько мне
помнится, ни разу не повздорили.
О чем же шел разговор внизу?
Полагаю, эта встреча была задумана как очередная попытка
обеих семей уладить вражду, начатую нашими предками. Не знаю, почему они, то
есть мы, никак не могли похоронить прошлое, но похоже, в плоть и кровь обеих
сторон глубоко вошла привычка устраивать возню вокруг той давней склоки. Разве
хоть когда-нибудь – теперь или прежде – кому-то было дело до двух
иллюзионистов, готовых вцепиться друг другу в глотки? Сколь ни сильна была
взаимная злоба, ненависть и зависть этих двух стариков, какое это могло иметь
отношение к их потомкам, живущим совсем другими заботами, совсем иной жизнью?
Наверно, с точки зрения здравого смысла, ответ ясен, но кровавые и кровные
страсти не подчиняются законам разума.
Что же касается Клайва Бордена, следование законам здравого
смысла, похоже, не было его отличительной чертой, вне зависимости от судеб его
предков. Мне с трудом удалось собрать о нем хоть какие-то сведения. Я
установила, что он родился в западной части Лондона. Детство у него было
совершенно заурядное, если не считать спортивных успехов. После школы он
поступил в колледж в Лоуборо, но бросил учебу после первого курса. В
последующие десять лет он зачастую не имел крыши над головой и жил,
по-видимому, у родственников и знакомых. Несколько раз в нетрезвом виде
задерживался полицией за нарушение общественного порядка, но ухитрился ни разу
не попасть под суд. Причисляя себя к актерам, перебивался, как мог, скудными
заработками на киносъемках, но не поднимался выше статиста или дублера, а в
промежутках сидел на пособии по безработице. В его жизни был только один
непродолжительный период душевного и физического спокойствия, когда он
познакомился с Дианой Эллингтон и женился на ней. Они поселились в Твикенхэме,
в графстве Миддлсекс, но брак оказался трагически коротким. После смерти Дианы
Клайв Борден не стал менять квартиру и сумел заручиться помощью своей замужней
сестры, жившей неподалеку, в воспитании маленького сына. Он продолжал работать
в кино и вернулся к безалаберному существованию, но его ребенок, судя по всему,
не голодал. Таковы, в общем и целом, были обстоятельства его жизни во время
визита к моим родителям.
