17 февраля 1871
Впервые за много месяцев удалось побеседовать с отцом
наедине; выяснилось, что дела обстоят примерно так, как говорит Генри. Похоже,
изменить ничего нельзя, придется стиснуть зубы.
Задушил бы Генри своими руками.
31 марта 1873
Сегодня вырвал и уничтожил страницы с записями за последние
два года. Это первое, что я сделал, приехав на каникулы.
1 апреля 1873
У меня каникулы. Можно уединиться и продолжить этот дневник.
Три дня назад, 29 марта 1873 года, скончался мой отец, 12-й
граф Колдердейл. Мой брат Генри наследует его титул, земли и состояние. Что
теперь ожидает нас с мамой и всех домочадцев, от мала до велика, – одному
Богу известно. Даже нашему дому будущее не сулит ничего хорошего: Генри не
скрывает, что намерен его полностью перестроить. Нам остается только ждать, но
пока все заняты приготовлениями к похоронам.
Завтра отец будет погребен в фамильном склепе.
Сегодня я не так мрачно смотрю в будущее. С утра не выхожу
из комнаты: репетирую фокусы. Рассказ о моих первых шагах на этом пути
безвозвратно утерян при уничтожении вырванных страниц дневника, а ведь я с
самого начала вел подробные записи о тренировке ловкости рук… но эти страницы
постигла участь всех прочих. Могу сказать, что я, видимо, достиг такого уровня,
который требуется для выступлений перед публикой. До этого пока не дошло, но
каждый новый фокус я проверяю на своих одноклассниках. Они делают вид, что
магия их совершенно не волнует, а кое-кто заявляет, что моим секретам грош
цена, но пару раз случались приятные моменты, когда их лица выражали полную
растерянность.
Торопиться не следует. Во всех книгах по сценической магии
новичкам советуют не спешить и готовиться как можно тщательнее, чтобы добиться
не только легкости исполнения, но и эффекта загадочности. Если зрители о тебе
ничего не знают, то на сцене вокруг тебя самого и твоего номера создается ореол
тайны.
Считается именно так.
У меня есть несбыточное желание, и это единственное мое
желание в эти печальные дни: чтобы можно было при помощи магии воскресить отца.
Возможно, я эгоист и мне просто хочется, чтобы моя собственная жизнь вернулась
на три дня назад; но это совершенно искреннее желание, потому что я очень любил
отца; я уже по нему скучаю, не могу поверить, что его больше нет. Ему было
сорок девять лет; по-моему, это еще не тот возраст, когда можно ожидать смерти
от сердечного приступа.
2 апреля 1873
Сегодня были похороны, и прах моего отца упокоился в мире.
После отпевания в часовне его тело отнесли в фамильный склеп, который находится
под Восточным пригорком. Все, кто провожал его в последний путь, вереницей
дошли до входа, а дальше мы с Генри, распорядитель похорон и нанятые им
могильщики понесли гроб в подземелье.
Я был совершенно не готов к тому, что ожидало меня внизу.
Склеп, как мне кажется, расположен в природной расщелине, которая уходит далеко
в глубь холма, но ее дополнительно расширили, чтобы превратить в фамильную
гробницу. Там темно – хоть глаз выколи, под ногами сплошные камни и выбоины,
среди них шныряют крысы, воздух затхлый, из стен торчат щербатые уступы и
полки, о которые больно стукаешься на ходу. Каждый из нас взял с собою фонарь,
но на дне пещеры, куда не проникает дневной свет, от этих фонарей не было
никакого проку. Могильщики держались с профессиональным спокойствием, хотя им
тоже пришлось нелегко, но для нас с братом этот короткий путь был сущим
мучением. Найдя подходящий уступ, мы водрузили на него фоб, распорядитель
пробубнил положенные строки из Священного писания, и все поспешили выбраться на
свет. Мы отсутствовали совсем недолго; нас встретили все те же яркие лучи
весеннего солнца, стайки нарциссов на Восточном лугу, готовые зацвести яблони,
но надо мной до самой ночи неотступно витала тень этого жуткого подземелья. Я
содрогнулся, когда закрылись тяжелые дубовые двери, и еще долго не мог
отделаться от зрелища развалившихся старых гробов, от запахов пыли и гнили, от
чувства смертельной безысходности.
Вечером
Примерно час назад завершилась церемония – это слово
наиболее точно передает смысл того, что я имею в виду, – церемония, вокруг
которой развивались сегодняшние события. Сегодня было оглашено завещание моего
отца; похороны оказались лишь вступлением.
Мы собрались в холле под главной лестницей. Поверенный моего
отца, сэр Джефри Фьюзел-Хант, призвал к тишине, привычно-неторопливым движением
вскрыл плотный желтый конверт, хранивший роковой документ, и вытащил на свет
сложенные листы гербовой бумаги. Я обвел глазами присутствующих. На похороны
приехали отцовские братья и сестры со своими женами и мужьями, а некоторые еще
и с детьми. Поодаль, сбившись в кучку, теснились работники, которые содержали в
порядке поместье, берегли от потравы луговые и охотничьи угодья, охраняли фермы
и пруды. Другую группу образовали фермеры-арендаторы, с надеждой глядевшие на
стряпчего. Родня выстроилась полукругом, в центре которого, через стол от сэра
Джефри, стояли мы с мамой, а за нами – домашняя прислуга. Впереди всех, сложив
руки на груди, застыл главный персонаж этой сцены: Генри.
Неожиданностей не произошло. Наследником первой очереди,
независимо от воли отца, становится Генри; он же наследует титул. Однако,
помимо этого, существуют пакеты акций, недвижимость, некоторое количество
наличных денег и драгоценностей, но что самое главное – права на проживание и
аренду.
Маме предоставлен выбор: она может до конца своих дней
проживать либо в главном крыле дома, либо во флигеле у ворот. Мне позволено
оставаться в тех комнатах, которые я занимаю в настоящее время, до завершения
образования или достижения совершеннолетия; затем моей судьбой распорядится
Генри. Личная прислуга останется с нами; другие либо останутся, либо получат
расчет, – как распорядится Генри.
В нашей жизни теперь возможны всякие повороты.
Счастливчики из числа любимых слуг отца получили некоторые
суммы наличными, но основная часть состояния, конечно, досталась Генри. Когда
огласили завещание, он и бровью не повел. Я поцеловал маму, а потом пожал руки
кое-кому из работников и фермеров.
Завтра обдумаю, как мне жить дальше, и попытаюсь принять
решение, прежде чем за меня это сделает Генри.
3 апреля 1873
Как быть дальше? До отъезда в школу еще неделя с лишним;
учиться мне осталось один последний семестр.
3 апреля 1874
Знаменательно, что я возвращаюсь к этому дневнику ровно
через год. Как и прежде, я живу в Колдлоу – во-первых, потому, что Генри до
моего совершеннолетия остается по закону моим опекуном, а во-вторых, потому,
что этого хочет мама.
Мне прислуживает Грирсон. Генри обосновался в Лондоне и, по
слухам, ежедневно ходит в Палату лордов. Мама пребывает в добром здравии; по
утрам – это для нее лучшее время суток – я наведываюсь к ней во флигель, и мы
безрезультатно обсуждаем, что станется со мною по достижении двадцати одного
года.
