4 сентября 1898
Отправил посыльного в студию Бордена – отнести записку, но
он вернулся ни с чем: сказал, что двери и ставни заперты и внутри явно никого
нет.
6 сентября 1898
Забыв о всякой конспирации, отправился на поиски Оливии.
Сначала заехал в студию Бордена, которая заперта, как мне и говорили; потом
отправился к его дому в Сент-Джонс-Вуд и нашел поблизости удобно расположенную
кофейню, откуда можно следить за парадным входом. Просидел там до полного
изнеможения, но так и не был вознагражден ничем существенным. Впрочем, я видел
самого Бордена с какой-то женщиной – судя по всему, это его жена. В 14 часов к
дому был подан экипаж, а вскоре появились Борден с этой дамой; они поехали в
сторону Вест-Энда.
Выждав добрых десять минут, чтобы они отъехали подальше, я,
с трудом сдерживая волнение, подошел к двери и позвонил. Мне открыл слуга.
Я без обиняков спросил:
– Мисс Оливия Свенсон здесь?
Ответом мне был недоуменный взгляд:
– Вы ошиблись, сэр. Здесь таких нет.
– Прошу прощения, – спохватился я, вспомнив, что
мы решили представить ее под фамилией матери. – Я хотел сказать, мисс
Уэнском. Она здесь?
Слуга еще раз вежливо покачал головой:
– Мисс Уэнском здесь не проживает, сэр. Может быть,
имеет смысл обратиться в почтовое отделение на Хай-стрит.
– Да, в самом деле, – ответил я и поспешил
удалиться, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.
Вернувшись на свой наблюдательный пост в кофейне, я прождал
еще час и увидел, как Борден с супругой вернулись домой.
12 сентября 1898
Потеряв надежду на возвращение Оливии, отправился в театр на
Лестер-Сквер, предъявил в кассе контрамарку и получил билет на представление
Бордена. Я специально попросил место в одном из последних рядов партера, чтобы
со сцены мое присутствие оставалось незамеченным.
После традиционного номера с китайскими кольцами Борден
энергично и чисто исполнил трюк с появлением девушки из ящика. Конечно, это
была моя Оливия, неотразимая, в расшитом блестками платье, которое сверкало и
переливалось в свете электрических ламп. Она грациозно удалилась за кулисы и
через считанные мгновения появилась вновь, уже в облегающем трикотажном
костюме, наподобие гимнастического. От неприкрытой чувственности ее облика у
меня перехватило дыхание, несмотря на то, что надо мною довлела отчаянная
горечь потери.
Кульминацией выступления Бордена стал иллюзион с
электрической транспортацией, выполненный с особым шиком, что меня окончательно
удручило. Когда же Оливия вернулась на сцену, чтобы вместе с Борденом выйти на
поклоны, я был просто убит. Она так и светилась красотой, счастьем и радостным
волнением. В моем воспаленном воображении пронеслась мысль, что Борден слишком
нежно держит ее за руку.
Решив довести дело до конца, я поспешил к актерскому
подъезду. На моих глазах разошлись все артисты, привратник запер дверь и
выключил свет, однако ни Борден, ни Оливия так и не появились из дверей здания.
18 сентября 1898
Сегодня горничная, за которой я до сих пор сохранял место на
случай возвращения Оливии, показала мне письмо, полученное ею от бывшей
хозяйки.
Я приступил к чтению с душевным трепетом, цепляясь за
последнюю надежду хоть что-то прояснить, но в письме содержалось только
поручение:
Люси,
Будь добра, упакуй мои вещи и как можно скорее прикажи
отвезти их к служебному подъезду театра «Стрэнд».
Не забудь разборчиво надписать мое имя на всех тюках и
коробках, а я позабочусь, чтобы их переправили мне.
К сему прилагаю некоторую сумму денег на покрытие расходов;
сдачу оставь себе. Если на новом месте у тебя потребуют рекомендацию, мистер
Энджер, безусловно, напишет все, что полагается.
Моя благодарность и т. д.
Оливия Свенсон.
Мне пришлось вслух зачесть это письмо растерянной девушке,
да еще растолковать, что ей делать с пятифунтовой банкнотой, вложенной в
конверт.
4 декабря 1898
В настоящее время у меня сезонный ангажемент в Ричмонде;
театр «Плаза» расположен на берегу Темзы. Сегодня, отдохнув у себя в гримерной
между дневным и вечерним представлениями, я как раз собирался пойти перекусить
вместе с Адамом и Гертрудой, когда в дверь постучали.
Это была Оливия. Я впустил ее, не соображая, что делаю. Она
выглядела прелестно, но казалась усталой; сказала, что весь день меня
разыскивала.
– Робби, мне удалось добыть сведения, которые тебя
интересуют, – сообщила она и показала мне запечатанный конверт. – Они
здесь, хотя ты должен понимать, что я к тебе не вернусь. Пообещай мне сию же
минуту прекратить вражду с Альфредом. Если дашь слово, получишь этот конверт.
Я напомнил, что с моей стороны вражда давно прекращена.
– В таком случае, зачем тебе его секрет?
– Как будто ты не знаешь, – ответил я.
– Только для того, чтобы продолжать войну!
Она была недалека от истины, однако я сказал:
– Это простая любознательность.
Тут Оливия заторопилась, сказав, что Борден, прождав ее целый
день, и так заподозрит неладное. Я не стал ей напоминать, сколько пришлось
ждать мне самому.
Я спросил, к чему было писать письмо, если все можно
передать на словах. Она ответила, что все это чересчур сложно, чересчур
запутанно, и что информация переписана из личного архива Бордена. В конце
концов она отдала мне конверт.
Принимая письмо из ее рук, я спросил:
– Здесь и вправду содержится разгадка тайны?
– Да, думаю, так.
Она уже взялась за ручку двери.
– Можно задать тебе последний вопрос, Оливия?
– Ну, что еще?
– Борден – это один человек? Или их двое?
Она улыбнулась, и внутренне я вскипел: так улыбается
женщина, думая о своем любовнике.
– Это один человек, можешь мне поверить.
Я вышел с нею в коридор, но там в пределах слышимости
сновали техники и рабочие сцены.
– Ты счастлива? – спросил я ее.
– Да, счастлива. Прости, если ранила тебя, Робби.
С этими словами она ушла, не улыбнувшись, не обняв меня на
прощание, даже не протянув руки. За минувшие недели мое сердце превратилось в
камень, и все же такое расставание отозвалось в нем болью.
Вернувшись в гримерную, я затворил дверь, оперся на нее
спиной и нетерпеливо распечатал конверт. В нем оказался жалкий листок бумаги,
на котором рукой Оливии было написано одно-единственное слово.
