В Лондоне я приступил к осуществлению своих планов. Следя за
Борденом, я становился невидимым, чтобы беспрепятственно наблюдать за его
передвижениями и повседневными занятиями. Я наблюдал за ним в его собственном
доме, видел, как он готовит и репетирует в мастерской свою программу. Я незримо
присутствовал за кулисами театра во время его выступлений; сопровождал его к
тайному жилищу в северной части Лондона, где он сожительствовал с Оливией
Свенсон… А однажды мне даже удалось увидеть Бордена вместе с его
братом-близнецом, когда они украдкой встретились на темной улице, чтобы
торопливо обменяться короткими сообщениями: похоже, к встрече их побудило неотложное
дело, которое никому нельзя было передоверить.
Но окончательный приговор я вынес ему в тот миг, когда
увидел его с Оливией. Еще не зажили раны, причиненные той старой изменой, и я
не мог стерпеть, чтобы к прежнему оскорблению добавилась боль от новой обиды.
Могу утверждать с полной уверенностью, что принять решение о
преднамеренном убийстве – самый трудный этап этого ужасного деяния.
Провоцировали меня часто – но, по-моему, я всегда проявлял терпимость и
выдержку. При том, что я стараюсь никому не делать зла, в зрелом возрасте я
неоднократно давал себе клятвы «убить» или «прикончить» Бордена. В этих
угрозах, высказанных наедине с самим собой, а то и вовсе не произнесенных,
находила выход бессильная ярость загнанной жертвы – именно в такое положение я не
раз попадал из-за Бордена.
В те годы я, конечно, всерьез не помышлял об убийстве, но
нападение в Лоустофте все изменило. Половина моей сущности была низведена до
состояния фантома, а другая половина медленно угасала. В тот вечер Борден, по
существу, уничтожил нас обоих, и я жаждал мести.
Теперь я жил одной только мыслью об убийстве, отчего моя
натура изменилась. Находясь по ту сторону смерти, я жил, чтобы убить.
Поскольку, решение уже созрело, не стоило медлить с его
выполнением. Я рассматривал смерть одного из близнецов как ключ к собственному
освобождению.
Однако у меня не было никакого опыта в применении насилия, и
прежде, чем что-то предпринять, следовало обдумать, как это сделать наилучшим
образом. Я выбирал способ действий с таким расчетом, чтобы акт возмездия был
целенаправленным – чтобы умирающий, беспомощный Борден ясно осознал, кто его
убивает и за что. Простым методом исключения я пришел к выводу, что мне
придется прибегнуть к удару ножом. Представив себе подобную картину будущего
злодейства, я снова почувствовал, как во мне вскипает горячая волна радостного
предвкушения.
Ход моих рассуждений был примерно таков: яд действует
слишком медленно, опасен в применении и безличен; от выстрела много шума, и
опять же почти исключена возможность близкого контакта с жертвой. Вряд ли мне
удалось бы выполнить действия, требующие физической силы, поэтому пришлось
отказаться от таких способов, как удар дубинкой или удушение. Опытным путем я
установил, что в том случае, когда крепко, но без напряжения держу обеими руками
нож с длинным лезвием, мне удается как следует направить его и с достаточной
силой нанести удар.
IV
Спустя два дня после завершения необходимых приготовлений я
последовал за Борденом в Болэм: его номер считался гвоздем эстрадной программы,
которую показывали на сцене Королевского Театра в течение всей недели. Была
среда – день, когда давал?? два представления (дневное и вечернее). Я знал, что
Борден имеет обыкновение между спектаклями удаляться к себе в гримерную, чтобы
вздремнуть на кушетке.
Из темноты кулис я наблюдал за его выступлением, а позже
пошел следом по мрачным коридорам и лестницам. Дождавшись, когда уляжется
обычная закулисная суматоха, я отправился за орудием убийства, а затем вернулся
в коридор, куда выходила комната Бордена. Я осторожно передвигался от одного
темного закоулка к следующему, предварительно убедившись, что рядом никого нет.
На мне был сценический костюм из Лоустофта, мое привычное
одеяние для случаев, когда я хотел оставаться незамеченным; однако нож не
обладал никакими особыми свойствами, и любой встречный мог подумать, что лезвие
само по себе плывет по воздуху. Я не мог рисковать, привлекая внимание к столь
странному зрелищу.
Перед комнатой Бордена мне пришлось постоять в неосвещенной
нише напротив, чтобы отдышаться и унять бешеное сердцебиение. Я медленно
сосчитал до двухсот.
В очередной раз убедившись, что коридор пуст, я шагнул к
двери и уткнулся в нее лбом, мягко, но настойчиво вжимаясь лицом в деревянную
филенку. В считанные секунды голова прошла насквозь, и я смог окинуть взглядом
комнату. Там горела лишь одна лампа, озаряя слабым светом тесное, захламленное
помещение. Борден лежал на кушетке, закрыв глаза и сложив руки на груди.
Я подался назад, втянув голову обратно в коридор.
Сжимая в руке нож, я открыл дверь и вошел внутрь. Борден
зашевелился и посмотрел в мою сторону. Я закрыл дверь и задвинул засов до
упора.
– Кто там? – спросил Борден, щуря глаза.
В мои планы не входило с ним беседовать. В два шага
преодолев разделявшее нас узкое пространство комнаты, я вскочил на кушетку,
оседлал туловище Бордена и обеими руками занес клинок.
Борден увидел нож, а затем перевел взгляд на меня. В
полумраке комнаты мои очертания были едва различимы; я видел только собственные
руки, приставившие к груди врага дрожащее лезвие. Вид у меня был, наверно,
дикий и устрашающий: небритое лицо осунулось, волосы не стрижены более двух
месяцев. Я сам преисполнился ужаса и отчаяния, когда, сидя у него на животе и
занеся нож, готовился нанести смертельный удар.
– Кто это? – задыхаясь, пролепетал Борден. Он
вцепился в мои почти бесплотные запястья, пытаясь меня удержать, но
освободиться от его хватки было сущим пустяком. – Кто?..
– Готовься к смерти, Борден! – выкрикнул я, хотя
понимал, что до него донесется только хриплый и зловещий шепот – на большее я
не способен.
– Энджер? Умоляю! Я не соображал, что делаю! Я не хотел
ничего дурного!
– Кто из вас это сделал? Ты или другой?
– О чем ты?
– Я спрашиваю: это был ты или твой брат-близнец?
– У меня нет брата!
– Ты сейчас умрешь! Сознавайся!
– Я один!
– Ах так?! – воскликнул я и сцепил пальцы в замок,
чтобы не выпустить орудие убийства. При слишком резком ударе нож мог
выскользнуть из рук; поэтому я нацелил лезвие прямо в сердце Бордена и начал
давить на рукоять. Я знал, что при неослабном давлении нож неминуемо проткнет
его плоть и достигнет цели. У меня под руками острие ножа прорезало ткань и
вдавилось в тело.
Тут мой взгляд упал на лицо Бордена, перекошенное от страха.
У него отвисла челюсть, язык вывалился наружу, а из уголков рта вытекала слюна,
сбегая по подбородку. Его руки ловили воздух где-то поверх моей головы в
напрасных попытках схватить меня за волосы; грудь сотрясалась от конвульсий.
