Очень скоро беспощадный недуг напомнил, что время,
отпущенное нам для жизни вместе, истекает; тогда мы поняли: если у нас остаются
незавершенные планы – откладывать уже нельзя.
IX
С начала апреля до середины мая мы вместе редактировали
записи Бордена, подготавливая их к печати. Состояние здоровья моего
брата-близнеца (для удобства мы стали выражаться именно так) опять ухудшилось,
и, при том что значительную часть работы выполнил он, завершающие штрихи, а
также переговоры с издателем легли на меня.
На протяжении этих недель я вел наш с ним дневник. Но вчера
наша двойная жизнь подошла к концу, а вместе с ней подходит к концу и история
моей короткой жизни. Теперь остался только я один, и я снова живу за порогом
смерти.
8 июля 1904 года
Сегодня утром мы с Уилсоном спустились в подвал, чтобы
проверить аппаратуру Теслы. Она оказалась в превосходном рабочем состоянии, но,
поскольку я долго ею не пользовался, мне пришлось обратиться к инструкциям
мистера Элли, чтобы убедиться в комплектности установки. Мне всегда было
приятно сотрудничать – пусть даже опосредованно – с мистером Элли. Читать его
подробнейшие инструкции – одно удовольствие.
Уилсон предложил разобрать аппаратуру.
Недолго подумав, я сказал:
– Займемся этим после похорон.
Церемония состоится завтра в полдень.
После ухода Уилсона я запер на замок входную дверь подвала и
включил прибор, чтобы в очередной раз продублировать несколько золотых монет. Я
думал о будущем, о своем сыне – пятнадцатом графе Колдердейле, о жене,
вдовствующей графине. По отношению к ним я был связан обязательствами, которые
не мог выполнить до конца. Снова я ощутил гнетущее бремя своей
несостоятельности, которое отражалось не только на мне, но и на моих ни в чем
не повинных близких.
Я не занимался подсчетами и не знаю точно, насколько мы
обогатились с помощью прибора Теслы, но мой престиж показывал мне настоящий
клад, запертый в самом темном закутке подвала. Я изъял оттуда несколько
пригоршней золота – примерно на две тысячи фунтов – и отдал Джулии на
первоочередные расходы, а впоследствии добавил туда несколько новых монет.
Впрочем, подумал я, дублировать можно сколько угодно, но этого все равно будет
недостаточно.
Как бы то ни было, необходимо обеспечить сохранность
установки. Инструкции мистера Элли останутся рядом с ней. В один прекрасный
день Эдвард найдет мой дневник и поймет, для какой цели наиболее подходит этот
прибор.
В тот же день
Похороны начнутся через считанные часы, и у меня остается
совсем немного времени. Поэтому запишу только самое существенное.
Сейчас восемь часов вечера: я сижу в оранжерее, которую
делил со своим престижем вплоть до его кончины. Великолепный закат позолотил
вершины хребта Кербар-Эдж, и, хотя эта комната выходит окнами на другую
сторону, мне видны янтарные завитки облаков. Несколько минут назад я медленно
обошел усадебный сад, вдыхая любимые с детства ароматы лета и вслушиваясь в
безмолвие вересковой пустоши.
Такой ясный, безмятежный вечер – наиболее подходящее время,
чтобы тщательно продумать свой уход, окончательный уход.
Я – остаток самого себя. Жизнь, в буквальном смысле слова,
не стоит того, чтобы жить дальше. Все, что я люблю, для меня запретно в силу
моего нынешнего состояния. Нет, родные меня не отвергают. Они знают, кто я
такой и что собой представляю; они понимают, что эти обстоятельства сложились
не по моей вине. Но при всем том, человек, которого они любили, умер, и мне его
не заменить. Для них будет лучше, если меня не станет: это позволит им оплакать
покойного – сполна, без оглядки на меня. Дав волю скорби, они исцелятся от
горя.
Кроме того, у меня нет законного места в жизни: иллюзионист
Руперт Энджер умер и похоронен, а 14-й граф Колдердейл будет предан земле
завтра.
Мне не дано реального бытия. На мою долю остается только
жалкая полужизнь. У меня нет свободы передвижения: сколько можно принимать
бледное подобие человеческого обличья или нагонять страх на людей, подвергая
себя опасности? Единственное, что меня ждет – это роль собственного призрака,
витающего над жизнью моих близких, неотступно довлея над их будущим и моим
прошлым.
Это необходимо пресечь как можно скорее; мне нужно умереть.
Но за меня цепляется проклятие жизни! Я успел почувствовать,
как неистово пылает во мне жизненный дух; я успел понять, что для меня этически
немыслимо не только убийство, но и самоубийство. В моей жизни уже была полоса,
когда я хотел умереть, но это желание оказалось недостаточно сильным. Я смогу
заставить себя пойти на смерть только в том случае, если проникнусь надеждой,
что из этой затеи ничего не выйдет.
По завершении сегодняшней записи я спрячу этот дневник в
склепе, среди престижей, а потом отопру потайную клетушку в подвале, чтобы рано
или поздно мой сын – или его сын – нашел клад. Пока золото не будет истрачено,
дневник должен оставаться недосягаемым, иначе получится, что я признаюсь в
чеканке фальшивых денег.
Исполнив задуманное, я снова включу прибор Теслы, чтобы
использовать его в последний раз.
Без постороннего присутствия, втайне от всех, я перенесу себя
через эфир, и это станет сенсационной кульминацией моей карьеры.
В течение последнего часа я задавал и уточнял координаты,
убеждал себя самого, тщательно репетировал каждый шаг, словно готовясь
предстать перед тысячами зрителей. Однако это магическое действо произойдет без
свидетелей, поскольку мне предстоит перебросить себя в мертвое тело моего
престижа, чтобы в нем обрести покой!
Я прибуду точно в назначенное место; в этом нет сомнений,
поскольку, если речь идет о точности, аппаратура Теслы никогда не давала сбоев.
Но каков будет результат этого устрашающего соединения?
Если мой расчет не оправдается, я материализуюсь внутри
изъеденного раком тела моего престижа, умершего два дня назад и застывшего в
трупном окоченении. Я тоже умру, умру в мгновение ока, и сам об этом не узнаю.
Завтра, когда его тело уложат на отведенное место, вместе с ним уложат и меня.
Но я верю, что возможен и другой исход, при котором утолится
моя жажда жизни. Вдруг материализация меня не убьет?
Я убежден, почти убежден, что воссоединение с телом моего
престижа вернет ему жизнь. Произойдет воссоединение, окончательное слияние. То,
что осталось от меня, сплавится с его останками, и мы снова окажемся единым
целым. У меня есть сила духа, которой у него доселе не было. Я смогу одушевить
его тело. У меня есть воля к жизни, которая была отнята у него; я смогу ее
возродить. Во мне присутствует искра жизни, которая в нем угасла. Своим
здоровьем я исцелю его от опухолей, от язв и гнойников; я заставлю его кровь
снова устремиться по артериям и венам, разомну застывшие мускулы и суставы,
придам румянец бледной коже – и когда мы объединимся, я обрету цельность моего
собственного тела.
