Воздух, на удивление свежий, был ощутимо теплее, чем
снаружи.
Держась обеими руками за стены пещеры, чтобы не потерять
равновесие, я с опаской сделал пару шагов вперед. Каменные завалы и выбоины,
едва освещенные тусклым светом редких лампочек, сильно затрудняли передвижение.
Метров через пятьдесят главный коридор ушел круто вниз и направо, тогда как
слева открылся просторный грот, который, судя по округлой арке входа, был
творением человеческих рук. Здесь можно было выпрямиться в полный рост –
потолок находился на высоте не менее двух метров. Электричества здесь не
оказалось, и я включил свой единственный уцелевший фонарь.
Лучше бы я этого не делал. Здесь хранились старые гробы. По
большей части они громоздились штабелями, а штук десять стояли вертикально,
прислоненные к стенам. Все они были разнообразной величины, но преобладали
небольшие, явно детские, и это производило особенно жуткое впечатление. Гробы
находились в разной степени порчи. Те, что лежали горизонтально, совсем
прогнили от времени: темные доски покорежились и растрескались. Крышки
провалились внутрь, прямо на прах, а у верхних гробов отпали боковины.
У подножия этих зловещих пирамид громоздились какие-то бурые
обломки – видимо, кости. Крышки вертикально стоящих гробов даже не были
закреплены: их просто-напросто сняли и прислонили тут же, чтобы только прикрыть
содержимое.
Я выскочил обратно, в главный коридор, и посмотрел в ту
сторону, откуда пришел. Но незначительный изгиб туннеля теперь скрывал от меня
путь к выходу. Где-то в глубине пещеры все так же урчал генератор.
Меня била дрожь. Сама собою возникла мысль: если бы не этот
рокот, исходящий неизвестно откуда, если бы не фонарь – меня бы поглотила
черная бездна.
Но пути назад не было. Ведь здесь находился мой брат.
Собравшись с духом, я зашагал направо, уходя все дальше от
входа, все глубже вниз. На пути снова оказались ступени, все разной высоты, с
уклоном вбок; над ними лампочки были подвешены ближе друг к другу. Держась
одной рукой за стену, я начал спускаться вниз. Там передо мной открылась новая
пещера, побольше.
От края до края ее занимали металлические стеллажи,
выкрашенные в коричневый цвет и скрепленные хромированными болтами и гайками.
На каждом из трех ярусов покоились широкие дощатые настилы, похожие на
корабельные койки. К любому из стеллажей без труда можно было подобраться, а
центральный проход тянулся через весь зал. Над каждым стеллажом горела
лампочка, освещая то, что здесь хранилось.
Глава 2
На каждой полке лежали мертвые мужские тела, полностью
одетые, но ничем не укрытые. Каждое было облачено в вечерний костюм: безупречно
подогнанный фрак, белая рубашка с черным галстуком-бабочкой, узорчатый жилет
сдержанной расцветки, узкие брюки с атласными лампасами, белые носки и лаковые
туфли. На руках – белые нитяные перчатки.
Тела ничем не отличались одно от другого: бледная кожа,
орлиный нос и тонкие усики. Бесцветные губы. Лоб узкий, редеющие волосы
напомажены и зачесаны назад. Лицо смотрит вверх – на следующую полку или на
каменный потолок. У иных шея была повернута в сторону.
Глаза у всех трупов оставались открытыми.
Почти на всех лицах застыла улыбка, открывающая зубы. На
левом верхнем резце виднелся изъян – отколотый уголок.
Тела замерли в разных позах. Одни были вытянуты во фрунт,
другие наклонены, третьи скрючены. Ни одно из них не покоилось так, как
надлежит усопшему: почти все словно окаменели на ходу.
У каждого одна нога торчала над полкой вверх, будто делая
шаг.
Руки тоже не были сложены привычным образом. У одних тел они
вздымались над головой, у других тянулись вперед, как у лунатиков, а у третьих
лежали вдоль туловища.
Ни на одном из трупов не наблюдалось признаков разложения.
Казалось, их заморозили, погрузили в неподвижность, но не лишили жизни.
На них не было ни пылинки; от них не веяло тленом.
На бортике каждой полки белела картонная бирка с рукописными
буквами, вставленная в пластиковый футляр и незаметно закрепленная с нижней
стороны дощатого настила. Первая надпись, на которую упал мой взгляд, гласила:
Театр «Доминион», г. Киддерминстер
14/4/01
15 ч. 15 м. [Д]
2359/23
25 г.
На следующем ярусе табличка была почти такая же:
Театр «Доминион», г. Киддерминстер
14/4/01
20 ч. 30 м. [В]
2360/23
25 г.
Еще выше, на верхнем ярусе, читалось:
Театр «Доминион», г. Киддерминстер
15/4/01
15 ч. 15 м. [Д]
2361/23
25 г.
На соседнем стеллаже также лежали три тела, помеченных
сходными ярлыками. Даты шли в хронологической последовательности. На следующей
неделе место действия изменилось: теперь это был театр «Фортуна» в
Нортгемптоне. Шесть представлений. Потом двухнедельный перерыв, затем серия
разрозненных выступлений на провинциальных сценах, с промежутком в пару дней.
Так, в строгом порядке, было помечено двенадцать трупов. Следующий ангажемент –
в брайтонском театре «Палас-Пирс» – длился две недели мая (шесть стеллажей,
восемнадцать трупов).
По узкому центральному проходу я дошел до противоположной
стены и тут, на верхней полке последнего стеллажа, вдруг увидел тело ребенка.
Перед смертью мальчик яростно сопротивлялся. Голова запрокинулась
назад и повернулась вправо, рот скривился, будто в плаче, широко раскрытые
глаза смотрели вверх, волосы разметались. Его конечности были напряжены, словно
он боролся, пытаясь вырваться на свободу. Одежду его составляли джинсы,
спортивный джемпер темно-вишневого цвета с надписью «Волшебная карусель» и
голубые парусиновые туфельки. На бирке, заполненной, как и все прочие, от руки,
значилось:
Колдлоу-Хаус
17/12/70
19 ч. 45 м.
0000/23
0 г.
А сверху стояло имя мальчика: Николас Джулиус Борден.
Я сорвал бирку и сунул ее в карман, а потом, подтянув к себе
детское тельце, взял его на руки. Стоило мне до него дотронуться, как
внутреннее ощущение присутствия брата, постоянно сопровождавшее меня с раннего
детства, стало отпускать и быстро сошло на нет.
Впервые в жизни я ощутил его отсутствие.
Не сводя глаз с брата, лежащего у меня на руках, я попытался
придать его телу другую позу, чтобы удобнее было его нести. Конечности, шея и
туловище оказались податливыми, хотя и не слишком – будто отлитыми из прочного каучука.
Мне удавалось изменить их положение, но они тут же возвращались к прежнему
виду.
