Хэл. Ну, подождите. Давайте посмотрим, что у нас есть. Значит, она обнаруживает, что у мужа роман с ее сестрой…
Макс. Кто вы такой?
Хэл. Я Хэл Максвелл, это же я продал вам…
Макс. Бухгалтер?
Хэл. Я всегда мечтал написать пьесу.
Макс. Кто не мечтает.
Хэл. Почему у них начался роман? Чего каждому не хватало в семейной жизни?
Норман. Шейла мне просто надоела и все.
Хэл. Но почему?
Норман. Не знаю.
Макс. Меня не спрашивайте. Я исписался.
Хэл. Почему вообще мужьям надоедают жены? Потому что они слишком хорошо знают друг дружку. Уходит трепет: супруги живут бок о бок, видят друг друга неодетыми, исчезает тайна, и в один прекрасный день даже собственная секретарша или соседка кажется более притягательной.
Дженни. Это неправдоподобно.
Хэл. Откуда вам знать? Вы сами-то кое-как написаны. Очень даже правдоподобно! Самая обычная история, поверьте мне.
Сэнди. Обычная история?
Хэл. Я хочу сказать, чтобы не исчезла свежесть чувств — надо стараться. Иначе из отношений уходит музыка, а музыка — это все.
Сэнди. А если так: поначалу мужчина боготворит любимую, но постепенно начинает воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся? На место восторгов, очарования, желания удивить и устроить праздник приходят будни, и вот уже супруги не любят, а просто занимаются любовью.
Хэл. Я бы не сказал, что это убедительно.
Сэнди. А по-моему, многие женщины узнают себя.
Хэл. Притянуто за уши.
Шейла. Почему? Очень точно.
Дженни. Очень проницательно.
Сэнди. Очень.
Дэвид. По-вашему, любовь может просто улетучиться? Даже если вначале люди не могли жить друг без друга?
Макс. Увы, это жизнь. Ничто не вечно. Даже герои великого Шекспира обречены исчезнуть — когда-нибудь, через миллионы лет, когда погаснут звезды и остынет Вселенная.
Дэвид. Какой кошмар!.. Пойду-ка я смотреть гольф. Гори оно синим пламенем.
Норман. Он прав. Какой во всем этом смысл, если Вселенная расширяется и в конце концов ничего не будет?
Дженни. Именно поэтому так важно поддерживать друг друга. Вовремя протянуть руку, подставить плечо… тому, кто нуждается, чтоб ему подставили…
Шейла. Только не надо подводить философский фундамент под шашни с моим мужем.
Хэл. А что, если у вас с Дэвидом тоже интрижка?
Макс. Я думал. Нет. Это глупо.
Дженни. Но жизнь, что ни говори, глупа.
Дэвид. Согласен. Философы называют это абсурдом, но имеют они в виду глупость.
Макс. Тогда получается, что все всем изменяют — а это не совсем верно, вот в чем проблема.
Хэл. А совсем верно и не должно быть. Должно быть занимательно. Искусство — это не жизнь.
Макс. Искусство — это зеркало, в котором жизнь отражается.
Хэл. Кстати о зеркале. Сколько я умолял повесить зеркало в спальне на потолке… — как же!
Сэнди. Эта самая идиотская идея, какую я слышала!
Хэл. Это очень эротично!
Сэнди. Это детский сад. Я хочу предаваться любви, а не наблюдать, как совокупляются отражения. Что я там увижу? Как твой зад ходит вверх-вниз?
Хэл. Почему ты всегда высмеиваешь мои предложения? А потом удивляешься, что я сижу и думаю о Холли Фокс.
Сэнди. Только не говори ей про зеркало, засмеет.
Хэл. Чтоб ты знала: однажды мы с ней занимались этим перед зеркалом.
Сэнди. В твоих фантазиях.
Хэл. В нашей ванной.
Сэнди. Что?
Дэвид. Ну-ка, ну-ка? Это история похлеще нашей.
Хэл. Это не история, и не роман, ничего подобного. Просто эпизод.
Сэнди. Ты — с Холли Фокс?
Хэл. А почему тебя это удивляет? Ты же третий год нас подкалываешь.
Сэнди. Я просто шутила!
Хэл. Просто шуток не существует. Так сказал Фрейд.
Шейла. Это моя реплика.
Сэнди. Но ты же клялся, что она тебе не нравится.
Хэл. Клялся. Поднимал правую руку. Но я агностик.
Норман. Посудите сами, Сэнди: ну какой муж признается, что спит с другой?
Сэнди. Вот мой признался.
Макс. Потому-то жена и ушла от меня. Потому-то я и купил у вас дом, чтобы раз навсегда покинуть эти тараканьи бега любви и жить в одиночестве. У меня роман был с тещей.
Норман. Господи Боже! Что ж вы не вставите это в пьесу! Потрясающе!
Макс. Потому что никто не поверит. Отец у нее актер, кинозвезда — можете себе вообразить, — развелся с ее биологической матерью и женился на домработнице, так что теперь у моей жены мать на десять лет ее моложе.
Дженни. Мачеха, а не мать.
Макс. Это вопрос терминологии, а я ее просто жарил потихоньку.
Дэвид. То есть вы не только изменяли жене, но еще наставляли рога тестю.
Макс. И правильно делал. Папаша был фетишистом, его возбуждала только распродажа в обувном.
Шейла. Ну, это уже перебор.
Макс. Теща вела дневник. Весьма живой. Наши отношения. Секс. Подробности. Имена. Ей это казалось романтичным. Однажды моя жена сказала ей, что мы завтра едем в Хэмптон: посоветуй, мама, что взять почитать на пляже? И теща, полагая, что дает том Генри Джеймса, сунула ей свой дневник. В таком же кожаном переплете. В день, когда жена стала его читать, я лежал рядом, на песочке. Она переменилась в лице. Переменилась физически, как в фильмах про оборотней, когда восходит полная луна.
Хэл. Так вот откуда ваш замысел.
Норман. И что же вы?
Макс. А что я мог? Все отрицал.
Норман. А она?
Макс. Попыталась утопиться. Бросилась в океан, но только обожглась о медузу. От этого у нее распухли губы. И с этими опухшими губами она вдруг стала такой соблазнительной, что я снова влюбился. Само собой, когда губы сдулись, она опять пошла мотать мне нервы.
Хэл. Понятно. Но у меня-то не было никакого романа. Один раз — о чем говорить? У нас дома, на Новый год. Все были внизу, пили, веселились, а я зачем-то поднялся наверх и шел мимо ванной. Там стояла Холли, она спросила, нет ли у нас ушных палочек, я зашел поискать, закрыл дверь — ну и…
