– Нет у меня никакой лихорадки, – рявкнул
Астраханцев. – И перестань умничать, сейчас не время. Я не знаю, что
делать, а ты...
– Что тебя, собственно, так взбаламутило?
– Я же тебе объясняю: она утверждает, что я должен на ней
жениться.
– Так женись! – предложил Павлик. – Раз не хочешь
послать ее, ничего другого тебе не остается. В жизни все просто, парень: ты
делаешь либо одно, либо другое. Выбор за тобой. И он всегда очень простой,
поверь мне! Если тебе нравится эта баба...
– Ее зовут Люба. – Голос Астраханцева на секунду
заледенел.
– Если тебе нравится эта Люба и ты не хочешь ее упустить...
– Я не могу ее упустить!
– Тогда лови момент. Подчиняйся своим желаниям, иначе
сожаления будут жрать тебя по ночам, как москиты. И к тому моменту, как придет
время скопытиться, они обгложут тебя до костей. А так умрешь счастливым,
попробовав все, что тебе преподнесла судьба на блюдечке с голубой каемочкой.
Астраханцев бурно дышал в трубку, лихорадочно конструируя
свое будущее.
– Ты боишься, – укорил его Павлик. – А женщины
этого не прощают. Смотри, будешь долго думать, бабочка упорхнет. Набегаешься
тогда, размахивая сачком...
Мысль о том, что Люба может исчезнуть, пока он отсутствует,
напугала Астраханцева до дрожи в коленях. Открывшееся шестое чувство
подсказывало ему, что Амалия ничего не знает о Любе, не поможет ее найти, если
вдруг что, и след феи затеряется навсегда. Он полетел в магазин и принялся
швырять в тележку все, что, по его мнению, должно показаться Любе вкусным – сыр
«бри», кальмары, соус «песто», лапшу ручной выделки, зефир в шоколаде, дикий
рис, замороженные белые грибы и даже розовую соль с ложечкой из можжевельника,
которая стоила бешеных денег. Он надеялся, что она оценит его добычу и
возьмется кашеварить. Возможно, увидев ее с половником в руках, он поверит в
то, что она никуда не сбежит.
Тем временем Люба, закончив беглый осмотр библиотеки, решила
заглянуть-таки в спальню. Ей казалось, что это самое показательное место в доме
холостяка. Там-то ей станет ясно, что из себя представляет Грушин. Застелена ли
постель, чистое ли белье, валяются ли повсюду вещи или аккуратно висят в шкафу?
Ну и еще тысяча мелочей может рассказать женщине о том, что собой представляет
мужчина. Есть шанс, конечно, что перед ее приездом хозяин сделал генеральную
уборку. Нет, вряд ли. Ведь он хотя и показал, где находится ключ от спальни,
все же запер ее!
Достав из шкатулки серебристый ключ, Люба почувствовала себя
женой Синей Бороды, отправившейся на поиски приключений. На свою голову,
разумеется. Замок мягко щелкнул, впуская ее в запретную комнату. Войдя, Люба
остановилась на пороге и затаила дыхание.
Это комната принадлежала женщине. Вне всякого сомнения. Чего
стоил один только чванливый комод, на котором теснились баночки с кремами.
Здесь же были пузатые флаконы духов, деревянные гребни и небрежно брошенные
серьги с эмалью. На ватных ногах Люба подошла к шкафу и раздвинула зеркальные
панели. Шкаф был набит платьями, блузками, шарфами всевозможных расцветок.
Одежде было тесно, и Любиному сердцу тоже на миг стало тесно в груди.
Как такое может быть?! Ленка сказала, что Грушин холостяк,
что он одинок, как пень в лесу, что у него никогда не было прочных отношений ни
с одной женщиной. Единственный роман закончился несколько лет назад. Однако
спальня говорила о другом. Все здесь дышало женским присутствием. Низкая
широкая кровать была накрыта шелестящим покрывалом, отделанным рюшами, и нежно
пахла розами и жасмином. Большеголовая фарфоровая кукла, сидевшая в кресле,
смотрела на Любу немигающим взором инквизитора. Люба попятилась.
Бежав из спальни, она заперла ее на ключ, вернула ключ на
место и бросилась на свой диван. Нет, разумеется, не на свой, а на тот, что был
отведен ей в качестве временного пристанища. Ей хотелось убаюкать свою
растерянность, но, уткнувшись носом в мягкую спинку, она неожиданно горько
разрыдалась.
Как все несправедливо! В ее жизни не сбылось ничего – ничего
из того, что она загадала для себя, во что верила и чего ждала с самой юности.
Не случилось сумасшедшей любви, страсти, которая выдергивает тебя из
обыденности, как ураган выдергивает из земли столетний дуб, забрасывает его в
небеса и крутит там, словно щепку, пока с силой не швырнет вниз. В своих грезах
Люба готова была даже к ужасному исходу, лишь бы довелось пережить нечто
особенное.
А теперь получалось, что она добровольно согласилась на
отношения, в которых, возможно, будет много хорошего – и уважение, и
понимание, – но не будет того главного, что казалось ей непременным
условием счастья. Она, как ныряльщик, выскочивший из глубины с добычей,
внезапно обнаружила, что в ее раковине нет жемчужины.
Тем временем Астраханцев вошел в гулкий подъезд и невесомым
шагом взлетел по лестнице. Ему казалось, что у него внезапно поднялась
температура. Именно казалось – он знал, что здоров, просто в его крови бушует
любовный вирус. Это был какой-то новый штамм, и надеяться на то, что все
пройдет само собой, не приходилось. Да Астраханцев и не хотел излечиваться от
любви! Словно по волшебству, он вдруг попал в иную реальность, наполненную
светом, жизнью и надеждой. Он вдруг ясно увидел свою будущую жизнь не тяжелой
академической картиной, написанной маслом, а пятнистой акварелью в тонком багете.
Главное, чтобы Люба была на месте. Он тихо отворил дверь,
провернув ключ пальцами фокусника, и ступил на хрустящий соломенный коврик. Из
гостиной доносились всхлипы. Он осоловело встал и прислушался. Всхлипы были
такими горькими, что Астраханцев едва не зарычал от бессилия. Не из-за него же
она плачет?! Но из-за чего тогда? И что нужно сделать, чтобы ее успокоить?
Остановившись посреди коридора, в который попадало из кухни
немного света, просеянного через жалюзи, он затаил дыхание. И вдруг с
совершенной ясностью понял, что Люба появилась здесь, в его квартире, из-за
какой-то случайности: в мировом порядке произошел секундный сбой, колесо судьбы
зацепилось мелким зубчиком за шероховатость лета, и маленькая фея
материализовалась на его пороге.
Астраханцев опустил на пол пакеты с провизией и нашел
глазами Любины вещи – туфли на наборном каблучке и легкий пиджак, зацепленный
за крючок на вешалке. Потянулся к нему, схватил за воротник и чуткими пальцами
пробежал по карманам. Во внутреннем, потайном, аккуратно застегнутом на
«молнию», обнаружился паспорт, выданный на имя Любови Ивановны Мирошниковой,
проживавшей в городе Орехов. Астраханцев испытал минутное облегчение, узнав
наконец, кто она. Однако это ничего ему не давало. Он хотел унять ее слезы, а
фамилия и место прописки ничего тут не решали.
Он пошарил во внешних карманах и нашел скомканную бумажку с
адресом и именем. На бумажке было написано: «Москва, улица Весенняя, дом
шестнадцать, квартира семнадцать. Дмитрий Грушин». Астраханцев моргнул и еще
раз пробежал глазами по строчкам. Хмыкнул. Почесал нос и хмыкнул еще раз.
